– Не переживай, мы решим этот вопрос самым цивилизованным способом из возможных, – заявляю я, бросая недовольный взгляд на Кевина, а потом уже тише продолжаю: – А если нет, то придется отравить его кофе.
Шутка не вызывает улыбки.
– Что ж, я пойду. Не буду мешать.
– Созвонимся вечером.
Я встаю, стряхивая с себя невидимые пылинки.
– И помни, я буду любить тебя даже без «Оскара». – Она берет меня за руку и притягивает к себе, заключая в объятия. Вот бы она не уходила! Хочешь, чтобы она лицезрела, как ты таскаешь грязную посуду?
Отстранившись, я киваю и не без усилий растягиваю рот в улыбке. Мелани берет рюкзак со спинки стула и выходит из кофейни. Провожаю ее взглядом и, убедившись, что она ушла, надеваю передник с чашкой на груди и надписью «Кофейня», хватаю наши пустые чашки и подхожу к соседнему столику за двумя другими.
– Вот уж спасибо, – бурчу я, с грохотом ставя чашки на столешницу барной стойки.
Кевин – мой единственный нелюдимый коллега, бариста и гей. Самая большая заноза в моей далеко не тощей заднице. Наши отношения довольно напряженные: не скажу, что хочу убить его, – просто не хочу видеть его среди живых.
Он поднимает на меня непонимающий взгляд, будто не знает, чем я недовольна.
– Слушай, Кевин…
– Я Крег.
Я знаю, в конце концов, мы работаем вместе полгода. Но мне нравится его бесить. В свое оправдание скажу, что он тоже не святой. Я искренне верю, что у него есть занудное альтер эго, которое любит сообщать никому не интересные мысли и факты и раздражать своим присутствием, а так как он раздражает меня бо́льшую часть дня, то я бо́льшую часть дня зову его Кевином.
– Слушай, Крег, – поправляюсь я, – не надо дергать меня, как собачку, когда сюда приходят мои друзья.
Вообще-то, с друзьями у меня напряженка. Но мне хватает и Мелани, ведь она настоящий друг.
– Прости, – говорит он, наклоняя голову набок, – но разве это не твоя работа?
– Надолго я здесь не задержусь, так что необязательно кричать на весь квартал, что я посудомойка. Может, объявление на двери повесишь?
Его лицо искажается. Он задумывается, темные глаза без зрачков, смотрящие из-под нависших век, не выдают его мыслей, и это бесит, словно говоришь со стеной.
– Как скажешь, – наконец произносит он «иди-на-фиг»-тоном.
Я открываю рот, готовая спорить до последнего, но тут же закрываю его. Взгляд останавливается на грязных чашках.