Мы зашли в этот маленький детский рай со стоявшими в небольшой очереди полными смеявшимися семьями с кучей кричащих детей. На секунду мне показалось, что я и папа не вписываемся в эту компанию счастливчиков, потому что не походили на всех в этой комнате, но потом поняла, что, скорее, не вписывался он, чем «мы».
Какой-то несмешной проходящий мимо клоун дал мне, как и всем детям здесь, большой белый воздушный шарик с эмблемой их кафе, в переводе с языка психологии цветов означающий «мир», тогда я и смирилась с тем, что в следующий раз мы с отцом встретимся только в начале октября, а если не повезёт, то в начале ноября, а если у него будет завал на работе, то в начале декабря, а если его новая жена наконец родит, то только в следующем году, но в данном случае уже только «если повезёт». Я смотрела на него, держа за руку: неряшливый и непостоянный с виду добряк, внешне похожий на меня и Жанну Дарк, бросивший мою маму с двумя детьми и, вероятно, в будущем свою новую семью – в этом весь мой отец.
– Слышишь? – спросил он, наклонившись.
– Что?
– Песню.
– С трудом, – тогда отец прикрыл мои уши ладонями, создав для них свой вакуум.
Играла популярная группа, зародившаяся на момент детства родителей моих ровесников, а теперь часто звучавшая в головах современной молодёжи, потому и культовая. Что я тогда слышала? Приглушённая мелодия, будто музыканты играли в моей голове и под куполом Стивен Моррисси напевал лично мне запомнившуюся навсегда песню.
– Нравится? – спросил папа, убрав ладони с моих ушей и убедившись, что я довольна, сказал: – У меня на плеере куча их песен. Помню, как, будучи в твоём возрасте, не понимал текст, но почему-то слушал, – отвлёкся на продавщицу. – Пломбир, пожалуйста.
К моему несчастью, его не осталось, поэтому папа, не зная, что я люблю только пломбир, взял такое же, как и себе, клубничное. Наверное, и будущее он хотел для меня такое же, как у себя: две машины, две работы, две кошки, пока что двое детей и два обручальных кольца, которые он не носит. А затем вовсе пошёл дождь – и ежемесячная прогулка закончилась там же, где и началась, в машине.
– Нравится? – спросил он, глядя на мой рожок.
– Да, -солгала.
– У меня есть подарок, – отец открыл бардачок, – держи, – передал мне через салон старые накладные наушники, тогда ещё чуть большие для моих ушей. – Раритет, – гордо рассказывал он, – не уверен, что таким сейчас хвастаются, но через лет десять ты вспомнишь про них, а затем, может, и про меня, – отвернулся обратно к рулю. – Поедем домой.