Я перестал смотреть в стол и поднял голову.
– Я все понял. Можно мне идти?
Когда мне было семь лет, мои родители купили большой участок земли с домом. Отец сразу же взялся за ремонт, наняв людей и начав латать, копать, укладывать, пилить, жечь, рыть, закапывать, утеплять, сносить, забивать, резать и варить. Передвигались стены, потолок менялся местами с полом, вырывались ржавые трубы и укладывались свежие, выкорчевывались старые деревья и сажались новые, грузовики не успевали увозить на свалку строительный мусор. Дом превратился в полигон, и нормальная жизнь заняла в нем второе место, уступив вечной стройке. Мы спали в комнатах, где месяцами не было обоев, и ели в комнате, где не было ничего, кроме голых серых стен и шумящего в углу телевизора. Если я не играл в компьютер или не делал уроки, то помогал отцу. Рабочие мозоли на моих руках появились еще до десяти лет. Я таскал кирпичи, заливал бетон, носил бревна и возил телеги с песком и щебнем, пилил и красил. Отец научил меня, как забивать гвозди и вытаскивать их гвоздодером, как правильно распилить бревно и как мешать бетон, еще до того как я окончил начальную школу.
Лето я не любил. Потому что с его наступлением на участке начинает расти трава, которую мы скармливаем кроликам – грызунам, что дрожат в темных клетках отцовского сарая. Это значит, что каждый день нужно вставать рано (или не рано – смотря во сколько планируешь закончить) и собирать два ведра с травой, да так, чтобы битком. Отец, будучи человеком опытным, делал это серпом за две минуты, а мне серп не доверял, и у меня уходило несколько часов. Два плотно набитых ведра травы стали моей ежедневной головной болью: ни уйти к друзьям, ни поиграть в компьютер до выполнения этой работы не разрешалось. Я ненавидел эти пластиковые ведра. И, что самое страшное, трава на участке растет медленнее, чем ее едят, гораздо медленнее. А выходить на район страшно: там, как рассказывали мне родители, обитают алкоголики, наркоманы и бродячие собаки, что было полной правдой. Но страшило меня не это, а то, что другие дети увидят меня за такой работой – и клеймо колхозника навсегда останется у меня на лбу. День за днем уходил на сбор корма для кроликов, которых я даже не ел. Если не успевал к вечеру или ленился, то приходилось тяжко. Отец не любил смотреть, как другие прохлаждаются, – ведь сам-то он работал целыми днями.