Были в моей жизни времена, когда я чувствовал себя плохо. Например, когда один бандит по имени Гулагов запер меня в клетке; или когда Леда собрала все вещи Чарли и увезла его – и теперь мы видели Чарли только иногда, по выходным и праздникам; или когда я был еще щенком и жил вместе с торговцем наркотиками, который имел привычку пинать меня каждый раз, когда в жизни у него что-то не складывалось. Но, кажется, хуже чем в тот день я себя не чувствовал – сразу после того небольшого инцидента с беконом, когда я стоял на взлетно-посадочной полосе, все еще задрав ногу у колеса, и вдруг услышал, как Аделина говорит: «Вы уволены».
Мы уехали с аэродрома. Как и обычно, я ехал на переднем сидении, но теперь я не сидел, смотря прямо перед собой, как делал это всегда. Вместо этого я лег на кресло, свернувшись калачиком и отвернувшись к двери. Не слишком удобная была поза – металлический жетон ошейника больно впивался мне в шею, но я решил: ну и пусть. Нас сняли с дела, и все из-за меня.
Через некоторое время Берни наклонился и поправил жетон. Затем он скормил проигрывателю диск, и вскоре из динамиков заиграла Билли Холидей. Берни обожал Билли Холидей. Он переключал треки, пока не началась «Если бы ты была моей» – в последнее время это была его любимая песня. Он принялся подпевать – Берни вообще очень приятно поет, я уже рассказывал? – и прибавил звук, когда ближе к концу заиграла труба.
– Тебе ведь тоже нравится этот проигрыш, а? – сказал Берни.
Да. Он мне очень нравился. При звуках этой трубы во мне что-то очень живо отзывалось.
– Рой Элдридж, – продолжил Берни. – Его называют Маленьким Джазом, понятия не имею, почему. Может, хм-м-м… О! По аналогии с Луи Армстронгом, наверное, которого называют Большим Джазом? Наверное, в этом дело?
Я понятия не имел, о чем вообще говорит Берни. Кроме того: две тысячи в день! Они нам были нужны. Наш бюджет – одна сплошная неразбериха, как вообще можно было думать о чем-то, кроме этих двух тысяч в день? Две тысячи в день! И все эти дни, когда мы должны были работать над делом – не уверен, сколько именно. Но Берни, похоже, совсем не думал о деньгах. После того, как «Если бы ты была моей» сыграла в тридесятый раз – а это много – я почувствовал, как Берни на меня смотрит. Видеть я его не мог, потому что все еще свернулся на сидении, отвернувшись к двери.