В памяти всплыли отрывочные воспоминания, как он дрался с медведем, как тонул и как его вытянули из воды. Но это была уже явно не его, Кондратия, жизнь. А жизнь того Евпатия, на которого он вдруг стал похож. Рязанского боярина, который, выходило, был знакомцем самого князя, местного правителя. И жил неизвестно в каком смутном средневековье. Историю Кондрат Зарубин знал не слишком хорошо. Хотя имя это слышал как-то. Уж не тот ли это знаменитый боярин, что погиб, защищая свой город от татар? Получалось, что если он и оказался здесь живым, несмотря ни на что, то это было ненадолго. Вскоре и этому телу придет конец.
Такой неожиданный вывод Кондрат сделал, отхлебнув еще хмеля и закусив куском копченого мяса, так как вдруг ощутил первые признаки голода. И все же это было выше понимания потомка казаков Кондрата Зарубина, простого парня, жившего последние десять лет лишь ненавистью к убийцам своей семьи. И он опять попытался заглушить это непонимание хмелем. Схватив кувшин, Кондрат вышел на балкон и, опрокинув остатки веселящего напитка в себя, вперил взгляд в темную даль. Кувшин поставил рядом.
Закат уже давно догорел, но эта ночь выдалась ясной, и он смог разглядеть ломаную линию крыш, протянувшуюся, насколько хватает глаз. Лишь колокольни церквей, вытянувшихся вверх, нарушали единообразие. Весь город уже спал. Не было здесь ни огней на улицах, ни какой-то ночной жизни. Повсюду царила тишина, лишь изредка нарушавшаяся далеким мычанием коров или ржанием лошадей, спавших в своих стойлах. Лента реки едва угадывалась за городской стеной, поблескивая тусклым светом при луне.
«Люди в старину ложились с заходом солнца, – глядя на все это, припомнил Кондрат рассказы отца с матерью о былых временах, – а вставали с рассветом. Не было тогда никакого электрического освещения и других бесовских придумок».
Махнув рукой от досады, Кондрат уронил кувшин, который рухнул вниз и звонко раскололся на черепки. Но на этот раз он не расстроился. Хмель сделал свое дело, снял острую боль сознания, и Кондрат уже начал потихоньку привыкать к своей новой жизни. Почему это произошло, ему было неизвестно, но если он жив и чувствует боль, то по всему выходило – стоит жить дальше. Хотя бы уже и как Евпатий Львович. А долго или нет, на этот вопрос ответа у него не было. Поживем – увидим. И все же ему было страшно.