– Ну, как добрались? – Гусев сидел напротив и по-отечески наблюдал за поедающими первое гостями.
– Долгая история. Я всё расскажу на нашем с тобой совещании, – жуя аппетитный, с хрустящей корочкой ломоть хлеба, ответил профессор.
– Как скажешь. Какие пожелания у остальных товарищей?
– Нам бы Барсука осмотреть, Алексей Владимирович, – попросил Хлыщ, – собачки слегка подрали.
– Это запросто. Кузьменко! – во весь голос гаркнул Гусев.
Как из-под земли возник местный фельдшер.
– Обследуешь товарища после обеда. Пусть поспит в лазарете. Не против, Барсук?
Лёха не возражал. От долгого перехода нога ныла, тянуло в боку.
Кузьменко жестами показал направление, Барсук выставил большой палец и продолжил поедать борщ. Подали кашу. Перловую, обильно сдобренную сливочным маслом. Гусев подозвал еще кого-то и поинтересовался насчет бани. Баня была натоплена. После обеда все кроме Барсука пошли париться, Лёха же похромал к Кузьменко на процедуры. Фельдшер пообещал выдать ему спирта для обтирания, и, зная Лёху, сделал упор именно на обтирании. Однако, Сладков разрешил всем желающим принять «боевые» сто грамм, но не более, и исключительно в медицинских целях. А банька была очень кстати – неизвестно когда еще придется помыться по-человечески.
Вечерело. Попарившись, разбрелись кто куда: солдаты – спать, Серёжа также клевал носом, поэтому, по настоянию профессора, был отправлен на боковую в одну из комнат в главном доме. Сладков с Гусевым уединились в кабинете для долгих разговоров за рюмочкой коньяка, а Хлыщ с Антоновым развели в специально отведенном месте костерок попечь картошки и обсудить прошедший день. Баня и сто грамм сделали своё дело – усталость отошла на второй план, состояние было расслабленным, а настроение философским. Костерок потрескивал ветками, искры взлетали вверх маленькими сигнальными ракетами и медленно гасли, уступая место новым. Где-то на противоположном краю двора у такого же костра перебирал струны гитары местный менестрель, и доносились до товарищей слова песни из старого доброго кино:
Я спросил у ясеня,
Я спросил у тополя,
Я спросил у осени…
Антонов сидел, молча уставившись на огонь – скорее всего, грустил по Наталье.
– Что скажешь, наука, – попытался вывести его из романтического ступора Хлыщ.
– Да что сказать, – Аркадий бросил ветку в огонь, достал сигарету, – Всё как-то… как кинолента. Как спектакль, в котором режиссёр забыл зачитать актёрам сценарий. Нет, мне не страшно, просто как представишь, сколько всего ещё может произойти.