Человек по имени Крыса - страница 2

Шрифт
Интервал


Незадачливый этот солдат.
После стычки в каком-то ауле
Он лежал, уронив автомат.
И поношенный выцветший хаки,
Пропитавшийся кровью, обмяк.
Он лежал, и скулили собаки,
Легион азиатских собак.
Призывник, рядовой, автоматчик,
Просто парень, как всякий другой,
Здесь он был иноземный захватчик,
И убил его нищий изгой.
И еще для невесты солдата
И для всех был живым он, когда
Наклонилась, светясь синевато,
Над немым его телом звезда.
И, не ведая чувства потери,
За какой-то далекой чертой,
Эта жизнь, затворившая двери,
Становилась ночной темнотой.

Человек по имени Крыса

Логика крысиная ясна –
вырваться из солнечного света,
и скользнуть хвостатою кометой
в мир иной, в другие времена.
Где, конечно, не грозит война,
хлопая стрельбой, как парусиной,
но согласно логике крысиной,
жизнь твоя вполне защищена.
Слыша философствующих крыс,
ощущал я внутреннее сходство:
может быть, душевное уродство
и меня заманивает вниз.
В тишину без края и конца,
в сумерки, глубокие как норы.
Сжать внутри общины, стаи, своры
в сердце многих многие сердца.

«Деревья листья скинули…»

Деревья листья скинули –
Со всех убор слетел…
Как будто сердце вынули
Из деревянных тел.
И вот они колонною
Стоят в одном строю,
Как будто осуждённые,
У жизни на краю.
Не стонут и не мечутся –
Хоть в ров, хоть на костёр.
Ты помнишь, человечество,
про братьев и сестёр?

Пята

Было видно, как пята приподнималась,
обрывая то травинки, то листы.
И дотоле неподвижное вздымалось,
уцелевшее под тяжестью пяты.
Под давлением её большого пресса –
Кривобокая, больная пестрота.
И рассеивалась, нехотя, завеса,
та, какой себя окутала пята.
Стало ясно, что был сломан, кто не гнётся,
А кто цел остался – сделался горбат.
И боялись все: а вдруг она вернётся,
вдруг со временем опустится назад.

«Тело – панцирь, твоя сердцевина тверда…»

Тело – панцирь, твоя сердцевина тверда,
Хотя большая часть её – это вода.
Вся в огромных молекулах спит днк,
И разжав свой кулак, отдыхает рука.
Чехарда моих клеток, бессмысленный ток,
И пульсирует сердца блестящий цветок.
Льётся воздух в меня, эликсир моих вен,
Эпителий сползает, как краска со стен.
Жук-могильщик, ко мне подходить не спеши,
Если есть во мне хоть миллиметр души.
Если мозг мой считает ещё до пяти.
И язык, заплетаясь, бормочет – прости.

«Послушай, я не еретик…»

Послушай, я не еретик,
что тупо отрицает Бога.
Но эта вечная тревога,