– Это ты, Александр Сергеевич, про находочку вашу ночную? – без приглашения приземлившись на стул, который заскрипел, готовый развалиться под тяжестью тела, спросил Идеолог.
– Вы-то откуда знаете? – насупился я.
Не то чтобы я недолюбливал Чиркаша, но его присутствие создавало массу неудобств. Его было слишком много. С его приходом, здоровенного, пузатого, напористого, сразу становилось тесно. Он излучал неуемный оптимизм, гармонично сочетающийся с крайней подозрительностью и гипертрофированной пролетарской принципиальностью, а также бескрайнюю твердокаменную самоуверенность.
– Так мой долг партийный – такое раньше всех узнавать. Что обо всем этом думаешь? – пристально посмотрел на меня Чиркаш, так что я отставил чашку. Допивать чай как-то расхотелось.
– Рановато выводы делать, – произнес я. – Скорый поспех – людям на смех.
– Попомни мои слова – это старообрядческая гниль, – сел на своего любимого конька Чиркаш. – Это от их религиозного мракобесия все зло у нас. Пока не выжжем эту скверну, так и будут дела нехорошие твориться.
Я только пожал плечами. И поспешно распрощался, сославшись на неотложные дела. А Варя принялась за пациента. Чиркаш три раза в неделю ходил к ней на процедуры. У него были большие проблемы со спиной после белогвардейских застенков. И в рабочем состоянии его поддерживали медикаментами и массажем.
С досадой отметил, что короткий разговор с Идеологом уронил мое ставшее было выправляться настроение. Ладно, бог с ним. У меня и правда сегодня еще кое-какие неотложные дела. Только освободившись с места происшествия, я подал условную весточку о срочной встрече с осведомителем Пономарем. И теперь мы должны были увидеться в укромном месте, на Спасской улице, вдали от чужих глаз.
Туда я и отправился, выйдя из больницы. И по мере приближения к цели, под стук трамвайных колес и в непередаваемом коктейле запахов, шума и тесноты деревянного вагончика, на меня накатывало все более дурное настроение. Я осознал, что холодное ощущение смерти за моей спиной вовсе не ушло. А только становилось сильнее. Я будто ступал на тонкий лед…
Я на ходу спрыгнул с подножки переполненного трамвая. На улице было многолюдно. Народ возвращался со смены. Кто-то растекался по шалманам, чтобы пригубить стопочку после рабочего дня. Кто-то благопристойно следовал домой, к семье. Обычная городская суета. Все накатанно и привычно. Только мне, сотруднику ОГПУ, в этой толпе известно, что в город воткнулось холодное лезвие. Оно уже пронзило грудь бедолаги на винном складе.