Даже брату Ферди не сумел признаться, что побаивается ехать в
замок де Виндов. Про себя лишь надеялся, что перемена мест принесёт
более ощутимый результат в лечении, которое в последнее время
жёстко остановилось на одном и том же уровне. Алекса старалась изо
всех сил, но яркий свет пожирал накопленный запас силового
самоконтроля хоть и не мгновенно, но довольно быстро, и Ферди снова
был вынужден закрываться в полной тьме, чтобы восстановиться. Жить
более или менее сносно мог только при ночном свете, даже не боясь
яркой луны или звёзд. А с некоторой опаской - и при фонарях.
Однажды Алекса, в очередной раз пытаясь вывести его из этого
стабильного состояния существования лишь в потёмках, в сердцах
сказала ему:
- Нет. Это всё-таки у тебя не просто потеря самоконтроля! Это -
другое! Тебе надо как-то освободиться... - Она прикусила губу,
боясь обидеть его (он уже запомнил это её движение), а потом упрямо
закончила: - От самого себя!
Сейчас она вела его по коридору, перед тем встревоженно
спросив:
- Браслеты надел?
- Надел. - И только у выхода из больницы он спросил сам: - А где
Регина?
- Ей пришлось уехать в командировку, - слишком деловито сказал
Карей и скомандовал: - Закрой лицо полностью. Я возьму тебя под
руку с другой стороны. Да, ты не забыл взять кожную мазь, которую
тебе прописали?
- Взял. - И подумал: "Только смысл? Не помогает же..."
А что делать?.. Из обычного лечения ему только и оставалось
пользоваться мазями и отварами. Чтобы конкретно вылечить все ожоги
и коллоидные шрамы от волдырей, пересадить кожу, врачам нужен свет.
Нужен убийца-свет... Единственное, что немного радовало во
внешности, - начали отрастать волосы. Однажды, набрав достаточно
светового времени, он взглянул в зеркало и увидел, что волосы
привычного цвета - светлые, почти белые, но ненадёжно тонкие. Кривя
губы, потом он часто думал, что похож на вампира, слишком долгое
время проспавшего в могиле...
... Он сидел в машине Карея, время от времени сжимая руку
Алексы, и думал о девушке, которая однажды его почти присвоила,
хотя его родители сопротивлялись изо всех сил, особенно,
естественно, мама. Несмотря на его отсутствие в течение трёх лет,
Регина снова ворвалась в его жизнь с уверением, что до сих пор
любит. И повторила это, даже глядя в его изуродованное огнём лицо.
Первую неделю Регина часто забегала в больницу посидеть с ним, а
потом ей стало некогда. И так избалованный в последнее время её
вниманием, как и непривычным, раздражающим вниманием всех
остальных: сопалатников, врачей, бывших однокурсников, узнавших о
нём, и ребят из своей команды, вспомнивших о нём только после
скандальной передачи по всем каналам вещания, - Ферди сообразил,
что сейчас, ближе к концу учебного года, девушке трудней приходить
к нему часто, и даже вздохнул свободней. Но однажды, в один из
редких и коротких визитов, о чём она сразу предупредила его, он
взглянул на неё, машинально напрягшись. Увидел ауру. Сначала не
понял. Мягкие, пушистые потоки света, обычно тянувшиеся к нему и
окутывавшие его на встречах, пропали. Ферди удивился. А потом
прислушался к интонациям девушки. Интонация подтвердила. Регина
остыла к нему.