– Тебе больше ничего не угрожает, – попытался он снять напряжение и возникшую неловкость. – Чокану тоже…
Веки дрогнули, но не поднялись, сработав оборонительным забралом, зато ресницы ощетинились копьями, мигом одёрнув и отрезвив Баюра.
– Я хотел сказать: Алима, – неловко поправился он. – Надо поесть, а то свалишься без сил.
Она только замотала головой, и волхв, побоявшись, как бы её снова не скрючило, сдался:
– Ну… как знаешь. Тогда отдохни, пока я подкреплюсь, – расстелил на песке свой халат и уложил свернувшуюся клубочком новую свою заботу.
Но всё-таки перво-наперво он решил восстановить грим. Без него дальше не стоило и соваться. Фатима пока ничего не заметила (до того ли ей было!), но первый же встречный непременно обратит внимание. Баюр достал из сумки маленькую деревянную коробочку. За прошедшее время он изрядно усовершенствовал ту мешанину, которую использовал в первый раз в качестве пробы. Теперь его грим был эластичный, не отличимый от кожи, пожалуй, даже лучше театрального. На сцене ведь тщательная маскировка не требуется, да там от неё и жизнь не зависит. В этот раз у него было даже зеркальце, и управился он со своей мазнёй в два счёта. Что значит навык! Достал из пазухи скомканную чалму, расправил, отряхнул, пятна, увы, стереть не удалось, но он сумел заправить их внутрь. Вроде, незаметно. Нахлобучил на голову, тщательно заправил волосы. Пора приступать к трапезе. Кишки уже в узел завязываются.
В отличие от Фатимы у него съестной запах вызвал противоположную реакцию. Зверский голод, дремавший до поры до времени, пока было не до него, потребовал утоления, и Баюр, набив рот и перемалывая вожделенную еду, с удовольствием ощущал, как наполняется желудок и исчезает противное посасывание под ложечкой. Он прямо-таки чувствовал, как сила возвращается в мышцы, и положение, в которое он попал по воле случая, уже не казалось ему таким уж безвыходным и непоправимым. Однако сытость пришла не в одиночестве, а прихватила с собой сообразительность. Она-то и заставила его челюсть остановиться и поперхнуться недопроглоченным куском.
Он на мгновение замер, прокручивая в голове осенившую его мысль, потом проглотил разжёванное, почему-то потерявшее вкус, и обратился к спине девчонки:
– Послушай, Фатима… – в ответ ни звука, только плечиком повела.