У стойки заполнения таможенных деклараций любовно бранится пожилая пара в английских костюмах китайского производства, купленных в Болгарии. Они делят свободно конвертируемую валюту, рисуя непривычные цифорки в экономных мелкосемиотических бумажках, усиленно не интересуясь обильно лежащими везде яркими обложками, где под искусственными пальмами на фоне белых гор пылко обнимаются зарубежные люди.
Названия чуждых денежных знаков супруги произносят боязливо, дрожащими голосами, чуть не шёпотом, спортивно вращая головами в оглядке на других людей. Крепка, крепка ещё советская власть в умах и душах нерасторопного населения.
– Евро… Евро у тебя, так?
– Не так. У меня никогда не было евро. У меня всегда были доллары.
– Как доллары? У тебя должны быть евро из третьего тома Чехова. Они всегда там были.
– А у меня доллары. И не из Чехова, а из Островского. Я их в «Дворянском гнезде» брал.
– Островский… дворяне… гнездо. Зачем ты вообще полез к Островскому? Чего тебе от него надо? Все деньги из-за него перепутали. Не на дачу едем.
Валютчики – начитанный, образованный народ. И у них всегда есть дача.
А посреди этих агрессивных, громко озабоченных особей учтиво и бережно располагался круглосуточно прилично одетый Саша Куприн. Пока ещё трезвый, но уже доброжелательный. Он любовался зелёными названиями городов, беззлобно материл материки и пытался представить себе красивых смуглых женщин, играющих на укулеле в прибрежном ресторане. Вокруг таковых не было. Ни женщин, ни берега, ни ресторана.
Жену он скоропостижно, но мягко упаковал в самолётку и его поджидали, бия копытом, две недели малозаботного одиночества. Но было как-то не празднично. Обычно как-то было.
Работа в планы не вмещалась – надоело проживать среди бухучёта, издавать англоязычные звуки и елозить по занозистым горбам биржевых котировок «голубых» и не очень фишек, приглядывая за индустрией. Роздых следовало дать, пока он окончательно не возненавидел пролетариев всех стран и прочих специалистов в области низких технологий, не ведающих синергии и переговорной концепции «win-win». Душе хотелось разворота и поворота.
Можно было, конечно, погрузившись в сладостную сегрегацию, позвонить Джессике, стройной студентке из Ганы, которая иногда его почему-то любила. А иногда и не иногда. Можно было. Его по-прежнему волновала её нежная кожа.