Первая может быть применена, после соответствующей адаптации, к анализу поэтики и смыслопорождающих процессов в тексте (например, процесса создания образа и нарратива) [Hayles 1990; Hawkins 1995; Katsman 2005а], поскольку смысл, добытый в результате применения научного метода, является интеллигибельной формой, но не формой поведения самой системы. Такая система остается стабильно хаотической, случайности не меняют уровня ее энтропии. Вторая же версия теории хаоса представляется полезной для историографии, поскольку ее задача состоит в описании изменений в поведении компонентов системы, в ее организации. Наилучшим образом эта теория применима к системам, которые регулярно переживают собственную энтропическую смерть и воскрешение. Можно предположить, что именно в этом моменте рекурсивного исчезновения и появления состоит суть исторической динамики русско-израильской литературы. Эта динамика принимает форму диссипативной структуры – своего рода диалектического синтеза умирания и возрождения, хаоса и порядка. Диссипативная структура отличается от историцистских «законов истории» тем, что, во-первых, является не моделью, то есть идеализацией, а материальной формой, заново организующей отношения компонентов системы, и, во-вторых, всегда имеет временный и локальный, а следовательно, и множественный характер. Таким образом, закрытая по определению система оказывается открытой для изменений, хотя и не для любых, а только тех, которые поддерживают ее стабильность. На деле это означает поддержание и развитие отношений между компонентами системы, их группами и внутри этих групп в каждый отдельный момент и в каждом конкретном локусе ее существования. Другими словами, диссипативная структура – это форма микроистории и микросоциологии на отдельных участках очень сложных и плохо предсказуемых динамических объединений гетерогенных, то есть имеющих различное происхождение, компонентов.
Событие любой истории, а не только истории «дефисных» (hyphen-) явлений, таких как русско-израильская литература, представляет собой соединение гетерогенных, таксономически разнородных измерений: языка и места, времени и переживания, желания и действия и т. д. Любой исторический субъект, а не только автор пограничной литературы, создает артефакты, принадлежащие различным социокультурным доменам. Событие литературной истории также гетерогенно: как и любой коммуникативный акт, оно состоит по меньшей мере из акта высказывания и высказывания как текста. Можно даже сказать, вразрез с традиционной структуралистской моделью, что речь идет не об одном сообщении с множеством функций, а о множестве сообщений (например, о местоположении автора, его языке и его словах), соединенных в ad hoc структуру, локально появляющуюся и исчезающую в шуме информационного хаоса. Компонентами этой по всем признакам диссипативной структуры являются не люди или события, а сообщающие о них и их свойствах высказывания, всегда уже по определению множественные и гетерогенные. Их объединяет не личность автора высказывания, не его национальность или географическое положение, а также не тема, язык или метод его высказываний (например, не такие их типографские характеристики, как сведение в одну публикацию), а сама диссипативная структура их генезиса и динамики. Таким образом, объектом исследования метода, который можно назвать диссипативным структурализмом, должны быть группы высказываний.