В этот период советское правительство и органы безопасности проявляли необычайно высокий интерес ко всему, что касалось культуры. Есть свидетельства, что судьба Замятина не раз зависела от исхода разбирательств на высших уровнях ЧК (позже ГПУ). Так, в 1919 и 1922 годах он был арестован, и из Москвы поступали противоречивые инструкции. Это повторилось в 1929 году, когда он, казалось бы, получил разрешение покинуть страну после кампании, проведенной против него организацией пролетарских писателей (РАПП), но в последний момент ему запретили выехать за границу. Горький в то время имел огромное влияние на И. В. Сталина (хотя скоро потерял его): это видно из очень подробных писем, которыми они обменивались в течение нескольких лет между Сорренто и Москвой, взвешивая каждую деталь литературных событий и определяя судьбы десятков писателей. Когда Горький вернулся в Россию в 1931 году, Замятин и его близкий друг М. А. Булгаков в отчаянии умоляли его помочь им выбраться из страны. Горький лично ходатайствовал за них перед Сталиным, и Замятину было разрешено выехать за границу в ноябре. Почему у Замятина получилось то, что не вышло у Булгакова? Причина в том, что Горький, уже давно почувствовавший, что Замятин не близок ему как писатель, тем не менее был признателен и верен Замятину как одному из своих самых преданных и энергичных коллег в первые годы советской власти. Возможно, Сталин, как и Горький, тоже благоговел перед широтой образования Замятина: этот человек совмещал технические знания и писательское искусство, рано став истинным «инженером человеческих душ».
Замятин с женой Людмилой прибыли в Париж в феврале 1932 года, и оставшиеся годы своей жизни он провел во Франции. Его писательская карьера не развивалась, а финансовые сложности все чаще вынуждали его писать киносценарии, чтобы зарабатывать на жизнь.
С одной стороны, Замятин оставался советским гражданином и сохранял связи с посольством. Его заявка на вступление в члены нового Союза писателей в 1934 году была одобрена – уникальный случай – лично самим Сталиным в Москве. Он также посетил антифашистский конгресс, прошедший в 1935 году в Париже, – мероприятие, полное агрессивной просоветской пропаганды.
С другой стороны, хотя некоторые из его друзей, в том числе неоднозначно оцениваемый К. А. Федин, открыто пытались уговорить его вернуться и он даже встретился со многими из тех, кого, в свою очередь, убедили это сделать, он сопротивлялся их уговорам. Конечно, он никогда не стал бы разделять монархические симпатии белых эмигрантов первого поколения; но он также не мог пропагандировать советский режим, как делали многие его знакомые. Его откровенная переписка с друзьями, жившими за пределами СССР, отражает его растущее беспокойство по поводу развития событий на родине, будущее направление которых он смог провидчески предсказать. Большое количество документального материала в форме переписки и дневников, найденных в архивах в постсоветский период, дает нам возможность составить очень подробный портрет человека, сумевшего с большим мастерством лавировать между политическими ловушками и неопределенностью как во Франции, так и в Советской России. В этих документах Замятин всегда искренен, остроумен и информирован.