В отличие от своей возлюбленной, выбирать себе какие-то определенные дни для отдыха Кузолла не имел возможности, так как не он решал, когда следует умирать людям и даже не они сами, а богини судеб. При желании он доводит до душ различную информацию, но не обязан делать это. Когда следует перерождаться людям, тоже решает не он, а уровень развитости их высоких чувств, отсутствие греховности и задолжностей перед кем-либо. И опять же осуждать смертных себе в угоду, так, как заблагорассудится, богам смерти непозволительно, так как об этом могут узнать те самые богини судеб, и своевольство будет жестоко наказано. Он должен чувствовать и знать, как следует поступить правильно, а это очень ответственная работа. Мало кому такой рутинный и утомительный труд в царстве мертвых понравится, но боги смерти получают от нее не только моральное удовлетворение, но и духовное развитие. Промышлять обманом и плести какие-то интриги способны не только смертные, но оказаться разоблаченным и понести наказание за подобные деяния никто не горит желанием, тем более боги, поэтому в их кругах еще реже находятся те, кто осмеливается на какие-то рискованные авантюры. Чем выше положение кого-либо, тем выше с него спрос. Вне сомнения, что никто и никогда не пожелал бы для себя такую печальную и презренную участь, как Изгнание, когда бог лишается своего могущества и снова становится смертным за какую-либо провинность, не заслуживающую прощения. Сердить богинь судеб – совершенно безрассудная затея. А вот о том, как они умеют карать и поощрять, Кузолла уже успел узнать на своей собственной шкуре.
Как-то давно новоиспеченный бог смерти так же задержался в чертогах царства мертвых, решая разные важные вопросы, и припозднился домой, когда Кассандра уже спала. Он это чувствовал. По своему обыкновению, Куззола переместился сразу в свою спальню и замер в оцепенении перед кроватью, на которой тихо и беззаботно посапывала Кассандра.
К его величайшему ужасу, а быть может, к счастью, в тот момент трудно было бы подобрать подходящий эпитет, перед ним буквально в паре шагов возле изголовья кровати находился некто в красной мантии, глубокий капюшон которой был опущен на лицо так, что его нельзя было разглядеть. Из него по груди до самого пояса струились черные, как ночь волосы. Не обращая совершенно никакого внимания на появление в спальне хозяина дома, этот некто в красном тихим и грубым, но приятным женским голосом пел какую-то печальную песню. Длинные рукава мантии скрывали и кисти рук, но в одной из них незваный гость или гостья держал старый ржавый серп, поблескивавший острой заточкой. На самом кончике его острия едва заметным бурым пятнышком виднелась запекшаяся капелька крови.