В подвале звуки, свет и запахи резко менялись, как бывает, когда входишь в церковь. Зябко, сыро, темно. Мать боялась заглядывать сюда, с тех пор как они переехали.
Булавка на глаза не попадалась. Как и кость ноги – или что это было.
«Найдёшь кость – и дьявол тебя настигнет».
Небылица превращалась в реальное воспоминание. Мэгги уже видела эту картину во всех подробностях: повешенная женщина, скрип ветки, человек с топором. Воображала без всякого труда.
Её воображение. Якобы очень опасная штука. Чуть ли не болезнь.
Это могла быть вовсе и не человеческая кость. Может, лошадиная. Может, чья-то ещё – волка или кошки. А может, никакой кости вовсе не было.
Внизу в одиночестве она ощутила в воздухе что-то новое – словно подвал изменился, что-то в нём сдвинулось. Голову будто сдавило – верный знак, что надвигается боль. Тень, которую замечаешь только краем глаза. Ощущение, будто в мозг что-то стучится, просится внутрь.
Мэгги не знала, сколько лет дому. Он казался старым. Потёртым таким, обжитым. Порой полнился скребыханьями и шепотками, от которых её мать вздрагивала и хваталась за сердце.
Все говорили, это просто ветер.
Булавки в подвале не оказалось. Наверное, её стянула Кейт, спрятала под подушкой. Бестолковое воровство – просто от нечего делать. Мэгги поднялась и заперла за собой дверь. По ту сторону послышался приглушённый шорох – словно за ней из подвала следовали шаги.
Ночью, в постели, тоска по Рочестеру мучила сильнее всего. Сперва пугала тишина леса. А потом – темнота дома, когда гасили все лампы. Такой непроглядной тьмы не бывает в настоящих местах, в городе. По ночам, когда пряталась луна, их спальня теряла очертания: ни углов, ни стен – сплошная тьма. И ни звука – только завывание ветра и поскрипывание снега на крыше.
А в Рочестере шум стоял ночь напролёт. Споры за окном, грохот экипажей. Всё время горели уличные фонари. И дом был полон гостей, съезжавшихся со всего штата Нью-Йорк и не только. Политические собрания на кухне, длившиеся часами ужины. Мэгги никогда не видела столько разных людей в одной комнате. На столе – хлеб, картофель, солонина. За столом – мужчины и женщины, молодые и старые, чёрные и белые. Говорили и говорили всю ночь до самой зари.
Фоксы – Джон и Маргарет – снимали только две комнаты на втором этаже, выходящие на улицу, и не собирались задерживаться там надолго. Эми и Айзек Пост говорили, что Фоксы могут оставаться сколько пожелают, но Джон каждый день твердил, что у него есть свой участок в Аркадии, по соседству с сыном, и он вот-вот построит там ферму и переедет. Вечером он закрывал дверь от шума и сутолоки дома и молча читал Библию.