Мозг в очередной раз включил на игнорирование внешний слух. Загнанные по большим и мелким поручениям неравные половинки меня чувствовали себя лучше воссоединившись, но я ещё могла различить их голоса: один – жалобно-просящий и робкий, другой – собранный и сдержанный. Мой был ни тем, ни другим. Мой был третьим. И плаксивая истеричка, и сухарь меня одинаково навязчиво раздражали. На кой чёрт мне эти пустые рыдания? На кой чёрт мне точные проценты? И на первое и на второе шли силы, заслуживающие лучшего применения. Без преступления не будет наказания. Магу нужно предъявить преступление и преступника. А пока слово Олимпия стоит дороже слова новоявленного и неуравновешанного пусть даже Высшего адепта.
Нос Высшего адепта недовольно поморщился. Выражение глаз осталось прежним – ленивым и незаинтересованным, как взгляд закормленного хищника.
Несколько недель я полулежала на диване, перекачанная силой, о которой до этого лишь рассказывали предсказатели – приходила в согласие с собой. Чему более важному можно было посвятить свободное время? Возможно человеку нужно предпринимать нечто более деятельное, когда он разбирается в себе – читать книги, слушать умных людей, разговаривать с близкими, но мне это было ни к чему. Всё, что мне нужно было знать, было у меня внутри. Два голоса, которые должны были заговорить хором, а потом слиться в один, но в качественно другой голос.
Голос меньшей половины не производил особенного впечатления. Он почти глох, прорываясь к сознанию, нервически взвизгивал, задавал наивные вопросы, жаловался на боль, которой уже не было нигде, кроме как в его неполноценном восприятии. Вторая половинка говорила уверенно и убедительно, она бы смогла заставить делать, что считала нужным, если бы я была не я. Я могла раздавить их обеих или наоборот, раствориться в одной из них, а потом снова выпарить себя из неё или её из себя на медленном огне, профильтровать и оставить остывать.
Сила, переполнявшая меня так, что кусок не лез в горло, состояла из молекул возможностей. Я могла почти всё и почти ничего не делала. Мне ни до чего не было дела. Мне было всё равно, как я выгляжу, сколько вешу, что ношу, что ем и ем ли вообще, всё равно сколько зарабатывает моя семья, где мы живём. Всё равно, что от серванта ощутимо пахнет опилками, что неотдёрнутые до упора шторы сообщают комнате неприятный зеленоватый оттенок, который прежде меня угнетал, что на столе киснет забытое утром молоко, что столб пыли, мечущийся на свету на кухне, неуловимо обычным ухом сипит и пытается добраться до меня, что солнце выманивает выйти, что ветер выманивает выйти, что утрамбованная городская земля постанывает под асфальтом и умоляет соединиться с ней и взломать оковы, что вода с натугой шуруя в трубах…