– Да, с тех пор жизнь моя закрутилась-завертелась, – продолжил Николай Петрович. – Что делать с инструментом, я не знал. Сначала поставил в комнате как украшение. Знакомые, увидев такой сувенир, наперебой выпрашивали его у меня. Но к музыке они никакого отношения не имели, а я не хотел отдавать подарок тети Зои для перепродажи. Потом, так полагаю, попытались виолончель украсть – больше брать точно было нечего. Уже и дверь почти открыли отмычкой, хорошо, что я домой вернулся за чем-то, спугнул проходимцев. Тогда решил пойти с этой вещицей в консерваторию, там Женю и встретил.
– Помню, помню! – весело отозвался Евгений. – У меня сольные концерты начались, а хороший инструмент не мог найти. Видимо, тогда я по молодости доверия никакого не вызывал. И вдруг вижу: человек незнакомый с большим бумажным пакетом в вестибюле стоит. Сразу понял, что виолончель, но даже представить не мог, какой у нее голос. Никто его и не слышал минимум полтора столетия.
– Вот и всё. Дальше реставрация, экспертиза, оформление документов, и я миллионер, – рассмеялся Николай Петрович. – Супруга моя узнала – только руками развела. Конечно, уже потребовались другие условия хранения, страховка – все как положено. Но тем более ни о какой продаже речи быть не могло, не все же в деньгах измеряется. Мы с Женькой за это время как родные стали, хотел ему «синьорину» просто подарить, да он ни в какую. Вот, предложил мне сменить профессию. У нас теперь и квартиры рядом.
– Я там почти поселился, – подтвердил Евгений. – Сын сейчас окончательно перебрался в столицу, я один, так что вечернее чаепитие у соседей – уже традиция. А директора такого точно никогда не найти, поэтому мне безмерно повезло.
* * *
Вероника с огромным удивлением слушала эту историю, не забывая, впрочем, следить за трассой, которая вскоре вывела их на участок, открывающий все величие и красоту уральской природы.
Бывшее дно древнего моря, заполнявшего огромную территорию миллионы лет назад, манило своим ошеломляющим рельефом. Утренний туман рассеялся, гонимые ветром легкие облака отбрасывали зыбкую тень. Казалось, это волны пробились из прошлого вопреки неумолимому вердикту времени и оставили остроконечным хвойным вершинам свой дивный сине-зеленый цвет как напоминание о нежной и уютной колыбели всех живых существ на Земле.