О чем они спорят – как-то не сильно занимает меня. Только время от времени иногда зацепит та или иная выскочившая из потока мысль. Но и её мешают додумать аплодисменты массовки, которые звучат не в такт с моими возможностями переваривать смысл. И я большей частью лишь преданно вбираю в себя все жесты, каждое движение Веры Николаевны. Она выиграла еще до начала этого диспута, уже только озарив студию своей победной улыбкой. А этот, в чёрной рясе, у меня ассоциируется с чем-то неприятно затхлым, с какой-то пронафталинненой фигуркой из старого чердачного сундука с хламом.
Вера Николаевна сидит в плетеном белом кресле, рождающем в моём воображении располагающие к размышлению и медитации картинки южных морей, гула прибрежных волн. Сидит непринужденно и уверенно. Её мягкая, округлая фигура расслаблена. Заметно, что она комфортно вписалась в эту современную студию, в это уютное плетёное сиденье. И лицо её, спокойное, проникнутое сознанием своей силы, вежливо, с оттенком лёгкой снисходительности, обращено к собеседнику. Держа маленькую записную книжку итальянской марки Молески́н, иногда делая в ней какие-то заметки, она внимательно слушает своего визави́. Едва заметная красная нитка на запястье намекает на её приверженность оккультизму и чу́ждости православию и христианству – кажется, это что-то из каббалы́. Такое поп-звезда Мадонна носит, да и вообще многие звезды, это почему-то распространено в среде шоу-бизнеса.
В ответ на вступительные слова чёрнорясового крестносца, пропущенные мной мимо ушей, Вера Николаевна начинает говорить убеждённым сильным чистым голосом:
– Религия теряет свое влияние, когда общество достигает экономического благополучия. Да-да, друзья мои, все дело в благополучии общества. Человеку в таком социуме больше не нужна подпорка, не нужна психологическая компенсация… не нужна анестезия в виде бога… Религия ему не нужна.
– А нужны психологи, – кривится батюшка, пытаясь перехватить инициативу у подкупающей своей убеждённостью соперницы.
Он с досады поправляет бородёнку, обхватив её горстью, но рука в волнении прыгает, а за нею и бородёнка теряет свою цельность, встопорщивается и торчит чахлыми кустиками в разные стороны. Глазки злятся. Вот он как будто бы готов брызнуть желчью – но, пожевав губами, так и не находит нужных слов…