Шаман пропал в глубине своего жилища уже давно. Влад проследил по времени, прошел уже почти час. Он даже успел пройтись по округе и не обнаружил никаких следов человека. Если он тут и жил, то один. Интересно, кто их должен позвать? Он уверенно подошел к Тоне.
– Пошли уже, – потянул он ее за руку, – мы шли сюда два часа. Час уже ждем. Два обратно. Мы не успеем до темноты. Будем считать, что нас позвали.
Тоня слегка упиралась, но шла. Влад уверенно преодолел три ступени крыльца и постучался. Ему никто не ответил. Он глянул на растерянную Тоню и открыл дверь.
Внутри было как в плохо проветренной курилке. Дыхание перехватило, в горле появилась горечь и жжение. Тоня кашлянула, прикрыла ладошкой нос и указала головой куда смотреть. Шаман сидел на корточках около приземистого столика. Домик, как и думал Влад, состоял всего из единственной комнаты. Все как в сказках о бабе Яге. Стены, потолок были увешены гирляндами из веток и трав.
Потолка как такового не было. В углу к стене была приставлена лестница, она вела на антресоли. Там и было, скорее всего, спальное место. Более подробно рассмотреть пространство не позволял густой едкий дым.
Шаман ничего не ответил на их приход без приглашения. Он что-то еле слышно бормотал, складывалось впечатление, что он с кем-то разговаривает. Временами он повышал голос, там в его мире, шел явный спор. Тоня указала, что надо сесть. Они оба уселись на попу, прямо на пол. Женщина облизала иссушенные морозом и волнением губы и начала говорить.
– Я была у вас однажды.
Шаман никак не отреагировал. Но она продолжила.
– Вы мне сказали, что у моего мужа судьба короткая. Но духи подсказали, как ему избежать беды. Вы были совершенно правы.
Тоня запнулась. Покачала головой. Вздохнула. Слова ей давались с трудом.
– Простите. Вы всегда правы. Что я несу. Это от волнения.
Шаман внезапно поднял голову. Капюшон слегка опустился. Он встал и ушел в угол комнаты. Тоня замолчала. Шаман вернулся и сел тоже на пол, по-турецки. На его голове осталась эта же странная конструкция из перьев, трав и веревок. Капюшон он убрал. Но лицо так и осталось загадочно спрятано под странным убором. Из обода на его голове свисало столько нитей с бисером, что они создали плотный занавес. И даже легкое колыхание нитей ничего не открывало глазу: ни носа, ни губ.