И всё же женщина, неотлучно находившаяся при нём, каким-то шестым чувством ощущала терзающее старика мучительное желание ожидания. Чего он желал, кого так хотел видеть, она не могла понять. Часто старик что-то шептал, но как ни вслушивалась женщина в обрывки слов, больше походивших на вздохи и стоны, чем на звуки человеческой речи, ничего понятного ей не удавалось расслышать. Её вопросы старик воспринимал с раздражением, и она спешила оставить его в покое…
Максиму Даниловичу было в эти скорбные дни за восемьдесят. Многое он уже забыл. Подёрнутое густым туманом забвения детство и юность скрыли в безвозвратной дали что-то очень важное. Он силился вспомнить, но не мог. Старик знал, что это необходимо для него сейчас как воздух. От этого его охватывала неизбывная тоска. Она разливалась по телу ознобом, который он не мог ни побороть, ни отогнать от себя.
Это обстоятельство ввергало Максима Даниловича в отчаяние. Ему казалось, что если он сейчас умрёт, то эти мгновения его долгой жизни так и останутся для него тайной. Без нее сама его жизнь не обретёт смысла. Эта мысль обращала теперешнее его существование в муку. Ничто не могло отвлечь его от титанических усилий вспомнить драгоценные мгновения его жизни. Всё по сравнению с этим уже не имело для него никакого значения. Поднимающиеся иногда со дна памяти образы и видения были бледны, беспорядочны, как мозаика в истершемся от времени старом разбитом зеркале.
Башантинская степь. Вот он, трехлетний мальчонка. В его руках арбуз. Надувшись от важности, он вышагивает по пыльной, мягкой колее. Влекомый тяжестью арбуза, не в силах удержаться на ногах, карапуз неудержимо устремился под уклон. Падение головой в расколовшийся от удара о пыльную дорогу арбуз обернулось ужасным конфузом. Отец с матерью и шедшие рядом люди весело заливались хохотом, глядя на его страдальчески-обиженное, в арбузной мякоти, лицо.
Он не заревел от обиды и испуга. Обиженно сопя, мальчонка терпеливо сносил веселье окружающих его людей. Мать утирала ему лицо, отец отпускал шутливые словечки, а он молча переживал выпавшее на его долю унижение. Может, Максимка запомнил этот случай потому, что в этот день он понял одну простую истину: его несчастья горьки только ему одному. Для других они лишь повод для веселья. С того времени и на всю жизнь поселилась тогда внутри него, несмышленыша, отчетливое и точное понимание амбивалентности человеческих отношений.