– А дед Макар почему столько лет не ездил сюда, как его предки? – спросил Кот.
Сергей вздохнул:
– Не знаю. Я задавал ему этот вопрос, он промолчал. Ничего не ответил. Мне кажется, он просто боялся. Сначала боялся советской власти, ведь когда они после войны тут рыбу для совхозов ловили, их хорошо контролировали и часто приезжали в стойбище. Как тут уедешь надолго… Боялся красных активистов, что вдруг донесут, что он шаманит, и весь его род, как род Ямал, под корень выведут. А после уже боялся сюда ехать, чтобы не тревожить забывших про него духов. Как говорится, не буди лихо, пока оно тихо…
– Да, возможно, – помолчав, согласился Дмитрий. – Или послушал русских атеистов-агитаторов и просто перестал верить во всех этих духов и сядаев. Ловил себе рыбу спокойно. Зачем ехать чёрт-те куда и оленей зря переводить…
– Лодырь твой дед Макар. Вот и всё, – сонно пробормотал Кот.
Некоторое время лежали молча. Уставших и разомлевших после сытного ужина путешественников начинало клонить в сон. До чая дело так и не дошло, и, несмотря на ранний час, было решено ложиться спать. Развесив мокрые вещи вокруг костра, Дмитрий и Костя ушли в палатку, а Сергей остался дежурить у костра.
Небольшая ладья с убранными парусами плыла по довольно узкой для неё реке. Низкое небо до самого горизонта было затянуто тяжёлыми свинцовыми тучами. Вдоль невысоких берегов густо росли мощные кедровые сосны, плотно подступая к воде, делая реку похожей на длинный коридор, делающий впереди плавный поворот. Судя по кораблю и людям, находящимся на нём, это были русские. Они пытались уйти от какой-то опасности, загнавшей их в эти места и продолжающей преследовать. Усталые, изможденные люди работали веслами, с трудом преодолевая течение реки. Гребли изо всех сил, не обращая внимания на тучи комаров и пот, заливающий их смуглые бородатые лица. На корме стояли несколько человек, вооруженных луками, и смотрели на реку позади корабля. На палубе возле мачты лежало в ряд несколько мёртвых тел, накрытых парусиной. Судя по количеству силуэтов, убитых было четверо. Ещё один человек был ранен. Он лежал в носовой части корабля около правого борта, держась рукой за грудь, из которой торчал обломок стрелы, и что-то тихо говорил сидящему рядом с ним юноше. Раненый умирал. Дыхание его было тяжёлым и прерывистым, а губы и подбородок выпачканы кровью. Юноша, склонившись к самым губам несчастного, прислушивался к каждому его слову, неуклюже вытирая рукавом рубахи катящиеся по щекам слёзы. Никто не обращал внимания на этих двоих. Люди на корабле тихо переговаривались между собой, некоторые что-то бормотали, едва шевеля губами, кто-то просто угрюмо молчал. В атмосфере витало общее чувство страха и обречённости. Это чувство росло и усиливалось с каждой минутой. Оно читалось на лицах всех этих людей, отчаянно пытающихся спастись от преследующего их ужаса, но знающих почти наверняка, что всё же обречены скоро умереть в этих глухих, суровых местах, так далеко от своего дома. Все эти мысли и чувства людей ощущались настолько ясно и сильно, что казалось, они, как невидимая пелена, окутывали всё вокруг. Шёпот, бормотание, всплески воды, комариный гул – всё это звучало глухо и неестественно, странно переплетаясь между собой и заглушая друг друга. Вдруг чей-то громкий крик прорезал это гнетущее наваждение. Люди на корабле всполошились, и гребцы ещё сильнее налегли на вёсла. Кто-то из лучников ушёл с кормы и принялся помогать гребцам. Стоящий на самом носу и смотрящий вперёд щуплый старик с жиденькой седой бородкой повернулся и, размахивая руками, начал что-то кричать рулевому. Нечто кошмарное неотвратимо приближалось к кораблю. Напряжение и страх нарастали, быстро превращаясь в уже не контролируемый, панический ужас…