– Солнце зимнего дня.
Тень моя леденеет
У коня на спине, – пропел он, и вместе с ним (а иногда и вместо него) пела Стенающая звезда, что то ли была вытянута по-над гривою Аодана, то ли напрямую выкована из минойской Болодной Бронзы, здесь и сейчас взявшей и носящей на себе человеческое имя Янна – и вот тогда это имя явило свое своеволие: кареглазый клинок, словно бы сам собой совершая движение сжатой ладони от запястья и несколько наискось, вослед движению начал рассекать-рассекать-рассекать и рассек-таки сначала гриву, а потом и шею коня…
Сначала на шее Аодана неслышно возникла точайшая и неуловимая для глаз полоса, но – очень скоро ставшая уловимой и алой; очень скоро ноги скакуна (так и не вынесенные далеко вперед) стали (а они стояли на полете и о него опирались) подламываться вместе с полетом: конь рухнул и обрушился, причем не сам в себя и не сам по себе – Лиэслиа то ли не успел, то ли не захотел с него соскочить… Так лезвие-Янна вонзилась в полет, заставив его от себя отпрянуть: Янна больше не нуждалась в посредниках между собой и реальностью!
Потеряв свое приземистое сознание (Рыхля отмахнулся от проснувшейся девчонки, и та на миг обмерла) от простой оплеухи, вместе с ним Янна потеряла и надобность в в ежемгновенном приземистом выживании – теперь от от приземистости ничего не зависело в Янне, и все с ней происходящее происходило без нее и само по себе плыло по течению «себя настоящей»: так Элд пришел за ней! А потом она пришла в себя (опять оказавшись в лачуге) и сжалась (как сжимается сердце) в комочек самом дальнем углу лачуги своего сознания (там, где вынимается из стены доска – чтобы порою выглядывать); впрочем, ни в угле, ни в самой лачуге уже не было никакой нужды – потому ее словно бы и не было – то есть не было ни стены, ни досок, ни вязанок хвороста у ног Жанны из Домреми…
– Принесите ей Воды! – просто сказал Перворожденный; он так и не обернулся к Янне, занятый полетом первой стрелы, что сейчас рассекала стрелу вторую – которая сейчас рассекала первую! То есть очень давно рассекала, то есть ей еще только предстоит рассечь реальность пополам: причем при этом точнехонько попасть между лопаток насильника-ландскнехта – причем ни в коем случае не подтолкнуть собой наконечник второй стрелы, дабы не убил распластанную на земле жертву – ту, кого насиловал (не со зла, а по обычаю) равнодушный немецкий мародер… Потом эльфийские стрелы нашли двух италийцев, что прижимали к земле руки жертвы.