Моя душа – зеркальная гладь, где отражаешься только ты. Словно рябь прошла по воде. Кому я это говорю?…
Артемий наморщил лоб, но память была неприступна, как цитадель. И все же слабые сигналы поступали с периферии, стоило закрыть глаза и сосредоточиться. Или, вернее, рассредоточиться, утратить контроль.
Он сделал еще одну попытку. Светлое, светлое… солнечные блики на воде… снег… сливочные пятна фонарей в мягких сумерках… жемчужные переливы предзакатных облаков… Артемий открыл глаза, кинул взгляд в окно, на пол: никакой мягкости, плавности. Узкий луч как режущий скальпель хирурга.
Он позволил себе выйти из состояния абсолютного покоя. Сделал несколько вращательных движений кистями, ощутил слабое покалывание в кончиках пальцев. По рукам разлилось тепло. Дал телу команду встать. Тело среагировало послушно и легко. Кресло, уловив мысленный сигнал, спружинило и ненавязчиво подтолкнуло вперёд. Сделав шаг, Артемий ощутил под ногой нежные ребрышки соломенной циновки. Он как и прежде, любил эти ощущения. Податливость песка, округлость гальки под сводом ступни, обнимающую прохладу воды, когда заходишь в нее по грудь. Наверное, он раньше любил снег, раз память хранит крошечную ячейку с этим словом: если сейчас он и забыл, что это такое – не его вина. Многое приходится забывать, чтобы не сойти с ума.
Однако, простой затянулся. Он не привык так долго праздновать лодыря. Можно тряхнуть стариной, сделать вылазку в лес. В КУБе не поощряли левак, но на подобные развлечения внештатников смотрели сквозь пальцы: тоже ведь люди. Да он и не корысти ради, а здоровья для. Душевного и физического. Так, размяться, без фанатизма. Ближе всего к дому Золотая дубрава, но вырубка в городской черте запрещена. Надо ехать за город, в Выдрин Хвост, а лучше еще дальше – в Ежи. Там можно вволю помахать топором. Утренние электрички в этом направлении полупустые. Дрова, как и прежде, заберет Юрген, а как он их реализует – не его, Артемия, дело. Главное, держать себя в форме.
Эти приятные успокаивающие мысли застали Артемия уже под душем. Он с удовольствием подставил лицо теплым струйкам, зажмурился, расплылся в улыбке. Вот и все. И никакой тоски. Движение – жизнь, и этим все сказано.
В голове вдруг щелкнуло, виски на мгновение словно стиснул ледяной обруч. Артемий распахнул глаза, бессмысленно уставился во все еще фонтанирующее рыльце душа. Разнарядка сейчас, ночью? Мучительно потекли минуты, и он разозлился на себя: почему он каждый раз нервничает, как школяр перед экзаменом. Юркие водяные змейки сбегали по лицу, щекотали за ушами. Ожидание затягивалось, в голове висел непроницаемый черный занавес. Не выдержав, Артемий ругнулся вполголоса, вылез из душа, выругался, уже не сдерживаясь, снова, с наслаждением круша тишину. Не дав себе труда накинуть одежду или хотя бы полотенце, прошагал в комнату, оставляя на полу мокрые следы.