– Ну…как бы… не уверен… Я не знаю…
– Вот как? Не знаете? – удивился профессор. – А скажите мне, Саша, вот когда вы шли добровольцем в Афганистан, разве вы не решали для себя этот вопрос?
Изобретатель нахмурился.
– Вы знаете, профессор, мне кажется, я тогда об этом не думал.
– О чем же вы думали? Об интернациональном долге?
– Я вас умоляю, профессор, я уже тогда никому из братьев меньших не был должен.
– Тем более, у вас не было в голове идеологии! И вы добровольно шли… на войну шли! Не в поход по местам боевой славы! На войну! И не родину защищать шли, когда о таких категориях, как жизнь и смерть, русский человек думает еще меньше, чем о том, где взять водки, чтоб с друзьями выпить напоследок. Вы на другую войну шли! Чужую, ненужную… Вы добровольно пошли туда, где люди дают представление, в котором только два действующих лица: жизнь и смерть. Да-да, Саша, да! Вы не могли не понимать, что война – это представление, в котором жизнь одних несет смерть другим. И вы не отдавали себе отчет в том, что можете погибнуть?! Позвольте вам не поверить!
– Нет, ну как? Я понимал, конечно, что могут убить. Но мне тогда было все равно.
– А! Вот видите, Саша, слово найдено, как сказал поэт. И вот оно, это слово: мне было все равно! Все равно – это тоже выбор, и выбор в пользу смерти…
Изобретатель с любопытством посмотрел на профессора. Потом мрачно сказал:
– Вы… вы правы, профессор: все равно – это выбор в пользу смерти. Согласен.
– А говорите, никогда не решали для себя этот вопрос… Оказывается, решали. И решили не в пользу жизни. Тогда не в пользу жизни. Но когда вы, доброволец, прибыли в Афганистан, то смерть посмотрела на вас отрезвляюще, и вам стало не все равно. И это нормально. Отрезвляющий взгляд смерти остужает самые горячие головы, меняет планы и взгляды на жизнь и вызывает нормальное человеческое желание показать ей, голубушке, кукиш. Умирать не хочется даже тогда, когда ты смирился с тем, что умрешь. У вас же были в Афганистане ситуации, когда, казалось, что уже… все?
– Да. Конечно. Были, – с расстановкой сказал изобретатель.
– Представьте, Саша, у меня тоже были. И больше всего в тех ситуациях хотелось жить… Выжить хотелось… И потому мне непонятно, почему ко мне на операционный стол все чаще попадают люди, решившиеся на так называемую вольную смерть. На самоубийство. Я не понимаю! Да, я знаю, что люди кончали жизнь самоубийством во все времена. Знаю. Но это не значит, что не надо стараться понять, почему они это делают. Кто говорит, что здесь нет загадки, тот ошибается. Смерть самый великий в мире лицедей. В какие только идеи, представления, желания и чувства она не рядится! Она может обрядиться в безнадежную, безответную любовь, в жалость человека к себе, в разочарование, в равнодушие, в протест, в чувство долга и даже в веру в Бога… И перечень этот открыт! Она, Саша, живет в каждом из нас. Знаете, почему люди изучают болезни? – неожиданно задал вопрос профессор и сам же на него ответил. – Правильно: чтобы знать, как с ними бороться. Болезни – это такая же часть жизни, как работа, отдых, любовь… Видимая часть жизни. Даже смертельная болезнь тела или души – всегда болезнь видимая. И только самоубийство готовится человеком в тайне, в клокочущей страстями, несбывшимися надеждами и мечтаниями тишине сердца… Нет тишины обманчивей, чем тишина сердца! Человека, заболевшего смертельной болезнью, жалеют. Сведшего счеты с жизнь осуждают. Как можно осуждать, если судьям неизвестна истина, послужившая причиной ухода?