Дальше из невинных детских уст посыпалось такое, что Обр, черных слов не любивший, хотя рядом всегда был великий ругатель Маркушка, озлился окончательно.
– Зато сейчас я могу встать, – с угрозой сказал он и поднялся, уронив с колен перемет. Накостылять поганцам так, чтоб вечно помнили, или просто надрать уши, он еще не решил, но надеялся, что, пообщавшись с ним, они долго здесь не появятся.
Он уже хотел толкнуть дверь, когда в запястье вцепилась маленькая шершавая рука.
– Не ходи.
– Это почему? – удивился Обр. – Дам им раза, чтоб долго помнили. Да не боись, до смерти убивать не стану.
– Увидят тебя. Худо будет.
Обр вздрогнул, отбросил бабкину руку.
– Ты знаешь, кто я?
– Ну, кто… Разбойник.
– Чего?! Я Хорт, прямой потомок самого Оберона Сигурда Храброго.
– Так я же и говорю, – безмятежно согласилась бабка, – Хорт. Разбойник.
Обр медленно завел руки назад и отступил к стене, чтобы не укокошить ненароком полоумную старуху. Почти сто лет Хорты сражались и умирали за этих смердов, за то, чтобы защитить их от князя, выкинуть из Усолья проклятую стражу, и вот она, благодарность.
– Так чего ж ты меня не выдала? – выговорил он, давясь словами. – В цене не сошлись?
Бабка глянула на него из-под махров дурацкого платка и вновь вернулась к своему перемету.
– Боишься меня?
– Боюсь, – сказано это было так, будто дырявая сетка занимала ее куда больше, чем обозленный Обр.
– Как есть подуруша. Увидела, мужик валяется, весь в крови, да еще связанный, и подумала: дай-ка подберу, может, в хозяйстве пригодится? Стражу надо было звать, а не в лодку меня тащить.
Бабка тяжело вздохнула.
– Ты плакал.
Хорт аж задохнулся от такого оскорбления.
– Врешь.
– Скулил так жалобно. Будто котенок брошенный.
– Дура! – Обр плюхнулся на лавку, поискал, чего бы такое сломать. Ничего не нашел. Пришлось просто двинуть кулаком в стену. Стена задрожала, но выдержала.
Минут через пять он немного успокоился и понял, что теперь можно задать вопрос, который терзал его все это время.
– Эй, – стараясь, чтоб голос поменьше хрипел, позвал он, – ты не слыхала… ну, про наших… может, в городе говорят… или деревенские на торгу болтают?
Бабка съежилась внутри своей кофты, подняла плечи, помолчала немного.
– Не, ниче не слыхала.
Хорт скривился. Где уж ей услыхать. Подуруша, она и есть подуруша.
* * *