С тех пор мы частенько играли на пианино вдвоем. Иногда он ходил взад и вперед по клавишам. Иногда он на них гадил. Я сразу же за ним убирал: не терпел грязи на клавиатуре и уж точно не хотел злить Маргарет Мэри. Может быть, мне следовало больше заниматься музыкой с моей любимой птичкой? Мы могли бы появиться в «Шоу Эда Салливана» или в какой-нибудь передаче на Comedy Central[21]. Много позже мне довелось побывать на телевидении в гостях у Эда, но без птицы. Зато я предстал перед публикой в кожаной куртке и штанах. В то время это был уникальный стиль. С легкой руки Джима Моррисона в моде тогда возник новый тренд.
Когда The Doors умирали от голода после репетиций, мы шли к маме домой, и она готовила нам спагетти. Это было еще до того, как Робби[22] попал в нашу группу. Мой отец думал, что ее название было глупым, но не знал, что оно взято из книги «Двери восприятия» Олдоса Хаксли[23]. Он не понял, что идея нашего творчества заключалась в том, чтобы распахнуть двери человеческого самосознания. Не обязательно с помощью наркотиков, хотя именно об этом и писал Хаксли. Это также можно сделать с помощью алкоголя. Это можно сделать в медитации. Это можно сделать, читая книги.
Рэй Манзарек и его девушка Дороти всегда просили вторую порцию спагетти. Им не удавалось грабить холодильник родителей Рэя, который находился в часе езды к югу от Манхэттен-Бич. Я беспокоился, как будет вести себя обычно непредсказуемый Джим, но после репетиций он был голоден, как и все, поэтому за столом царила теплая атмосфера. Когда я раскачивался вместе со стулом на двух его задних ножках (что делал по привычке в течение многих лет), мама не просила, чтобы я «сел ровно», – по крайней мере, не тогда, когда мои товарищи по группе были рядом. Тот самый стол до сих пор стоит в моем доме. Набор из шести стульев – тоже. Один из них скрипит, как сумасшедший, из-за моей старой забавы. Однажды я упал вместе с ним, что в глубине души, скорей всего, порадовало мою маму. Правда, урок не был мною усвоен.
Я бы сказал, что мама преподносила мне дар музыки постепенно. Сначала она брала меня с собой в католическую церковь, где приходилось слушать исполнение безумного, пьяного ирландского органиста мистера К. Он играл на органе слишком громко. Настолько, что однажды во время мессы я сказал маме, что не выношу запаха ладана, и она позволила мне подняться на балкон, где было тихо. Мама говорила, что мистер К. слишком «увлекается» педалью громкости. Сидя близко к нему, я кожей чувствовал звучание низких нот. И когда он исполнял «Ave Maria», мой мозг вибрировал в легком эйфорическом кайфе.