совершала.
Если о совершенных мной преступлениях станет известно, гарантирую, меня запомнят на десятилетия, возможно, даже на века – при условии, что человечество столько протянет. Доктор Криппен, Фред Уэст, Тед Банди, Лиззи Борден[3] и я, Грейс Бернард. На самом деле это меня немного не устраивает. Я не дилетантка и не слабоумная. Я из тех, на кого вы смотрите восхищенно, заметив на улице. Возможно, поэтому Келли держится за меня, вместо того чтобы выбивать последние жизненные силы, как ожидалось. Даже здесь я сохраняю определенную элегантность и хладнокровие, чего отчаянно хотят лишить меня те, кто слабее.
Говорят, мне пришла куча писем с восхищениями и признаниями в любви, вопросов, откуда то платье, которое я надела в первый день суда («Роксанда», если вам интересно. К сожалению, чертова жена премьер-министра надела что-то очень похожее буквально через месяц). Иногда ненавижу почту. Порой приходит полный бред. Например, один тип думает, что я отправляю ему сообщения по воздуху. Похоже, люди и правда хотят меня узнать, произвести впечатление, подражать, и если не моим действиям, то хотя бы выбору одежды. Это не имеет значения, поскольку я никогда ничего не читаю. Мой адвокат собирает и уносит всю писанину. На самом деле меня не интересует, что обо мне думают незнакомцы, готовые взять ручку и строчить письма в тюрьму.
Пожалуй, я слишком добра к широкой публике, приписывая им более сложный набор эмоций, чем они того заслуживают. Может быть, причину такого долгого и неистового интереса к моему делу лучше всего свалить на бритву Оккама – теорию, что самый простой ответ обычно является правильным. В этом случае мое имя еще долго будет отдаваться эхом даже после моей смерти просто потому, что идея любовного треугольника кажется такой драматичной и грязной. Прозаично, не так ли? Но когда я думаю о том, что на самом деле совершила, мне становится грустно. Никто и никогда не узнает о сложности той операции. Само собой, намного лучше, если это сойдет мне с рук, но, возможно, после моей смерти кто-нибудь откроет старый сейф и найдет это признание. Все вздрогнут. В конце концов, почти никто в мире не сможет понять, как кто-то в нежном двадцативосьмилетнем возрасте смог спокойно убить шестерых членов своей семьи, а затем счастливо прожить остаток жизни, ни о чем не сожалея.