Голограмма грёз. Феномен мечты в русском романе XXI века. Из цикла «Филология для эрудитов» - страница 19

А это – о походе с родителями в театр: «Вот мы с отцом и матерью – я в центре, они по бокам, держат меня за руки, идем по Театральной улице от Фонтанки к Александровскому театру, прямо посередине улицы. Сами – воплощение симметрии, если угодно – гармонии. И вот идем мы, а отец говорит мне, что расстояние между домами равно высоте домов и длина улицы десятикратно превышает высоту домов. Театр нарастает, близится, страшит. Ускорение туч в небе. Да, вот что: улицу-то потом переименовали, как-то убого обозначили. Зачем?» [Там же, с. 31].

Здесь же, рядом – описание летнего дня в Полежаевском парке, в Лигове: «Июнь месяц. Там река Лиговка, небольшая совсем, но в парке широка, как озеро. У входа – экипажи, ландо в огромном количестве… На траве – скатерти, самовары, патефоны. У нас нет патефона, и я смотрю, как крутят ручку сидящие рядом. Через мгновение раздается музыка – хриплая, заикающаяся, но все же музыка. Пение. Ящик, полный маленьких, простуженных, поющих, – как же я хотел им обладать! Заботиться о нем, лелеять, ставить зимой у печи, но главное – заводить его с царственной небрежностью, как делают вещь давно привычную. Вращение ручки казалось мне простой и в то же время неочевидной причиной льющихся звуков, универсальной отмычкой к прекрасному» [Там же, с. 35 – 36].

Конечно, в дневнике ровесника века есть не только пасторальные картинки счастливого дореволюционного детства петербургского мальчика. Сначала они сменятся предельно реалистичными, словно с картин Василия Перова, зарисовками послереволюционного Петрограда: «Не было новых вещей – все ходили в старом. Был даже в этом какой-то шик – трудное время, любимая фраза той поры. Трудное время умей переживать: донашивай прежнее, а нового не надевай – даже если есть. Донашивали вдохновенно. Газеты не продавались, а наклеивались на углах домов. Группы трудящихся их читали. Сближало. Тайная торговля провизией. Открыто торговать запрещалось. Вода не доходила до верхних этажей. Там воду запасали в ваннах. Набирали ванны до краев, а сами мылись в тазах» [Там же, с. 199].

Затем – выверенными, видимо, отшлифованными соловецкими буднями, суждениями о стране и о времени, которое не выбирают. Например, о словах, вдохновенно вычерчиваемых белилами на длинных отрезах красной материи: «Действительность устает от воззваний и начинает из них испаряться. Остаются лишь