Мастер-библиотекарь и не задаст этого вопроса – у мужей, увлеченных наукой правления страною, бывают и не такие причуды; как, впрочем, у всех, увлеченных наукою – любой.
Но рыцарь – золотисто-карие глаза скользят взглядом по строчкам хаотично, мечась туда-сюда, а пальцы то и дело порываются огладить потемневший пергамент и древние строки, перелистнуть страницу попросту, впрочем, быстро унимаются и чинно берутся за палочку – рыцарь сам не считает себя мужем ученым. Или взыскующим власти, хитростей правления или чего-то подобного. Ему просто слишком часто в последнее время думается о древнем короле, написавшем эту книгу – и о том, для чего он это сделал.
Король этот на ум ему приходит очень часто. О, король давних дней был и ученым, и боговдохновенным правителем… и чародеем, стоящим между живущими и богами, на полпути от одних к другим. Это был король-жрец, король-мудрость, пожалованный богами даром песен и прорицаний…
Для чего понадобилось самому в себе несущему зерно божественного дара записывать свои песни и мысли – вот об этом думает рыцарь, склоняясь над неброской книгою. Ее, говорят, писал сам король-певец, прозванный Золотой Струной. Зачем – если при нем, государе Золотой Струне, полагалось песни и сказания передавать изустно? Для чего он дерзнул вложить великое – в бренные значки букв на не менее бренной телячьей шкурке?
Самая первая книга «Песен Золотой Струны» выглядит непростительно бедняцки для любого чужеземца. Тогда не было еще манеры оправлять книги в золото и каменья, обтягивать дорогой кожей, лощить пергамент тончайшей пемзой и натирать для умягчения мелом; тогда книга была делом простым, низким – народ писал сиюминутное, доверял буквам и стилусу что-то, что важно лишь недолгое время; записывали исключительно земное на глиняных табличках, пропаренной древесной коре или покрытых воском дощечках, не заботясь о долговечности писаных слов, ибо им и не положено было быть такими.
Король же попросту взял тонкую, хорошо выделанную кожу да легкие дубовые дощечки, и сшита та книга тоже простыми жилами. Краток был бы век ее без чародейского бдения за сохранностью – о том рыцарь знал, пусть бы и рассказывали вокруг, будто сам король покрыл рукопись свою сильными чарами, делающими ее вечной.
Нет, за «вечностью» темной, старой рукописи следят маги Ордена, и алхимики, да вот еще мастер-библиотекарь, наособицу из братьев Ордена стоящий,