– А вот и нет! – купилась Ленка и выскочила из своего убежища.
Глаза матери потеплели.
– Егоза!.. – Она вздохнула. – Может, зря мы ваше время отнимаем… Это я подумала, что её нужно в музыкальную школу показать. Понимаете, она петь очень любит. – В голосе Ольги Петровны послышались непонятные мне извиняющиеся нотки.
– Так это очень хорошо!
– Нет, вы послушайте, – перебила она меня. – Вчера я пришла в садик Леночку забрать, а воспитательница говорит, что она в туалете сидит. Когда из группы вышли, я спрашиваю: «У тебя что, живот болел?» А Ленка мне сообщает, что теперь будет всё время до самой школы в туалете сидеть. Представляете!
– То есть как – в туалете? Зачем?
– Оказывается, ей захотелось петь. А Леночка у нас упрямая, если уж решила, своего, как правило, добивается. Конечно, кому понравится голосящий на всю группу ребёнок?! Вот петь её в туалет и отправили.
– Там громче получается! – встряла «певица».
– Лена, не перебивай! – одёрнула её мать. – В общем, оказалось, что она уже не один день в туалете концерты устраивает.
– Я там всегда пою, – уточнила Леночка.
– А мне споёшь? – спросила я, порядком обескураженная: про «туалетных» певиц мне ещё слышать не приходилось.
– Нет! – последовал мгновенный ответ, и девчонка на всякий случай снова пододвинулась поближе к матери.
– Почему? – поинтересовалась я, прикидывая, как бы малышку прослушать.
– Я тебя не знаю.
– Так и я тебя не знаю. Делать-то что? А давай мы поступим так… – Я чуть потянула Леночку за юбку. – Я тебе вот на этом красивом инструменте сыграю весёлую песенку, которую ты, скорее всего, не знаешь. А ты мне в обмен споёшь свою. Идёт?
Леночка подумала и кивнула.
Запела она чистенько, старательно дотягиваясь до самых высоких ноток. Страх оставил её на первой же фразе. Щёки зарумянились, пальцы перестали теребить край юбочки. К старательности добавилась особая выразительность, какой бывает отмечен любой музыкальный ребёнок.
Я смотрела на свою будущую ученицу, потихоньку влюбляясь, как влюблялась в каждую из двенадцати учениц, составляющих сейчас мой класс. Представляла, как слушает она себя в гулком туалете… А перед глазами всё явственней проявлялось родное доброе лицо моей любимой учительницы Ирины Вениаминовны.
«Наша?» – коснулась я её самым краешком сознания.
«Наша!»
…Играла вечером долго, самое любимое, пока позволяло время, когда-то очень давно отвоёванное у оказавшихся в конечном итоге терпеливыми соседей.