Вытерпев остаток дня и бессонную ночь, с рассветом, уже немало «исцарапанные» огнём осадных 120-миллиметровых пушек, последние эскадренные корабли стали выходить на рейд. Проглатывая напоследок и вдогонку эдакие «пинки в зад» – залётные японские снаряды, что пробивали утренний туман и наставленную дымовую завесу, шлёпаясь то тут, то там в воду, на удивление всего лишь дважды зацепили концевого «Севастополя». Впрочем, не особо серьёзно. Уходя, «Севастополь» ещё бил по горе Высокой, поддерживая крепостные пушки, что перемешивали с землёй японские позиции.
Наутро Стесселем был назначен штурм.
Снова сомневаясь: «не сдюжим, совсем будем избиты, потеряем суда в решительном бою, что прочит нам Авелан», Вильгельм Карлович Витгефт только удивлялся оптимизму «штабного издалёка», вменяющего ему действовать «так» вначале и ни в коем случае не «эдак» потом, в то же время оставляя место «здоровой инициативе по своему усмотрению».
«Какое противоречие! А спросят с меня! За всё спросят с меня!» – сетовал контр-адмирал, сдерживая досаду и нервическую зевоту, так как за ночь едва прикорнул на пару часов. И отчаянно проклинал весь Дальний Восток с его желтопузым населением, и обречённый Порт-Артур с его мелководными фарватерами, и японских богов, которые здесь, на своей территории, оказались сильнее всех православных икон и молебнов, и общую бестолковость, по деликатности своей не бранясь громко и вслух, когда сильным течением корабли протащило по собственному минному полю, удивительным образом и будто знаком свыше миловав от происшествий.
И снова брал себя в руки. И снова удивлялся странным точечным подробностям петербургских инструкций:
«Уж не знаю, откуда им там, с берегов Невы видно, но чего только стоит предупреждение о незакрытых люках бронепалубы „Полтавы“. Поразительно!»
Поразительно попахивало мистикой! Ради интереса (надо ж, у него ещё и на столь праздные интересы нашлось желание!) сделал запрос командиру «Полтавы» уже в море, когда окружающие Порт-Артур грязно-бурые высоты пропали в дымке.
И извольте – открыт люк! По халатности ли… а скорей обормоты трюмные оставили себе лазейку на случай потопления корабля.
И совершенно обидным и неприятным было дополнительное нравоучительное послание, за подписью самого государя лично Вильгельму Карловичу: «Ни в коем случае в распоряжениях по эскадре и среди офицеров в риторике… не придерживаться упаднических настроений. Не помышлять о поражении и интернировании».