, не больше и не меньше – и не стоит питать иллюзий.
«Альрауна» – роман весьма неторопливый, но не затянутый. Средства выражения в повествовании – образные, живые, насыщенные; некоторые сцены можно перечитывать снова и снова – настолько они правдоподобны и вместе с тем необычны. Кажется, вся красота, которой лишены души персонажей, заключена именно в форме, которую придал своей выдумке автор. Это завораживающе прекрасная мистика, наполненная остроумными аллегориями, с вкраплениями насилия и безумия. Истинное эстетическое наслаждение!
Однако в галерее выдающихся женских портретов у Эверса есть место и образу жертвы. Но и здесь все далеко не однозначно. В рассказе «Великая любовь» о любви сказана едва ли пара слов, но исключительно мастерски показано то, что делает любовь великой. Но «…как раз эта любовь ко всем кровоточащим ранам в ее душе добавила новую, которая болела сильнее других».
Höchste Liebe – это буквально созвучие евангельскому «Нет выше той любви…» Жертвуя собой, Инге Астен не исчезает в небытии, а возносится на новый, недосягаемый для земной любви уровень – и, что самое парадоксальное, получает то, чего была лишена при жизни. Речь здесь о чувстве гораздо большем, чем простая взаимность – для своего возлюбленного Инге становится божеством, которому он поклоняется: «Он играл „Воздух“, и цветы переставали существовать, от них оставался лишь сладкий аромат, содержащий в себе ее душу, чистую душу мертвой женщины… и душа эта была счастлива». Так Инге, жертвуя собой, становится главной движущей силой, вершительницей судьбы героя, при этом едва проявившись в тексте – исключительно в виде обрывочных воспоминаний разных людей.
С равновеликим мастерством Эверс выводит на сцену (в виде полубредовых видений) образы женщин в рассказе «Распятый Тангейзер». В отличие от их безымянного соблазнителя у каждой есть имя, которое тот не забудет до самой смерти, – из его жертв они превращаются в его палачей. Он прячет свое лицо под слоем пудры – их же прекрасные черты, даже превратившись в лики смерти, будят упоительные воспоминания, и он наслаждается уготованной ему судьбой, с восторгом позволяет вершить над собой казнь.
Хмельной Тангейзер Эверса предстает перед нами на зацелованном солнцем Капри – распятым, но не раскаявшимся, он словно говорит нам: «Я ни о чем не жалею!» Это гимн гедонизму в его «оскар-уайлдовском» варианте. Таким же жадным до жизни был и сам Ханс Хайнц Эверс, наполнявший каждый свой день новыми знакомствами, открытиями, путешествиями, разнообразными занятиями и увлечениями… Трудно вообразить, сколько он успел сделать и насколько обогатил свою жизнь – и тем более повезло нам, ведь так же обширно и его литературное наследие!