Инфекция на борту хуже пожара…
Через сутки с небольшим я наконец взял стаканчик ликера и опрокинул его в рот. Саднила уколотая дозой лекарства левая рука, во рту мерзкий кислый привкус, в помещениях дикая вонь от обеззараживающего средства, корабль замер в вакууме в ста километрах от похожей на шар гигантской космической станции, что приняла в подготовленные помещения всех пассажиров. Туда же ушли и мертвые тела.
Двадцать семь умерших – вот итог нашего недельного путешествия.
Из них тринадцать – дети и подростки.
Да…
Благими намерениями выложена дорога в ад. А надежда на авось – главное проклятье.
В одиночестве я просидел за столом несколько часов, медленно цедя ликер и не думая ни о чем. Мне никто не мешал – Вафамыч и Костя отсыпались. Наши трюмы снова пусты. Корабль в куда лучшем состоянии, чем он был еще пару недель назад, но радости я не ощущаю. Сейчас я вообще ничего не ощущаю. Но это временно…
И у меня есть еще три часа, после чего мне предписано явиться в портовый полицейский участок и дать полный доклад о случившемся. Таковы всеобщие законы. И от них не свободен даже гросс…
– О чем ты вообще думал, мистер Градский? – с горьким вздохом поинтересовалась женщина в синей с белым служебной форме.
– О всеобщем благе, – ответил я, постукивая пальцами по стаканчику с дешевым, но вкусным кофе из автомата.
– Безумие! Невероятная самонадеянность, помноженная на что? На столь же безумную по силе безбашенность?
– Похоже, что именно так… Я глубоко сожалею и скорблю о погибших. Будь у меня возможность отмотать время на пару недель назад…
– И ты, надеюсь, поступил бы точно так же? – на чуть подкрашенном дешевой косметикой лице служительницы закона появилась легкая улыбка, а перед этим она выключила старомодное записывающее устройство, что лежало на столе между нами.
Я удивленно взглянул на нее, в третий раз за все время нашей беседы оторвав взгляд от испещренной царапинами стальной столешницы. Мы разговаривали в допросной. Ничего такого, все двери открыты, при мне все оружие и снаряжение. Просто это помещение было самым тихим и без лишних взглядов. А там, в основной зоне портового полицейского участка, на меня глазели все без исключения – и копы, и задержанные.
Еще бы – не каждый день древний рудовоз притаскивает из космоса больше трехсот изнемогающих от рвоты и диареи пассажиров. А я вот притащил… И после своего чистосердечного доклада, даже зная, что я полностью защищен от обвинения выданными в поселениях бумагами, я все же чувствовал вину и был готов принять лавину грубых, но справедливых укоров.