А грецкие орехи вообще кто-то любит? Наверняка. Мир всегда полнился любодеями. Чем дальше, тем жирнее реестр девиаций. Значит, и на неё купец найдётся? Без сомнений! Тот, что берёт кредит на другой кредит. Когда товар не важен, важно взять кредит. У Принца как с этим дела обстояли? На что он своих мрущих супружниц отправлял в подземное путешествие?
– Юкина Полина Даниловна. Хорошо, – приговаривал кадровик, тиская бумагу с таким видом, словно и она от соития получает удовольствие. Мол, даже больше, чем он. Ага, мужчины такие мужчины – помесь взлетевшего самомнения с павшими в средневековье взглядами. – Очень хорошо.
– Чего хорошего? – пробурчала, сжимая пакет пурпурного винограда.
– А? – кадровик прервал акт, отбросил ручку. – Хорошо, что Полина.
– Была бы Галина, было бы хуже? – всегда хамила, надеялась побольнее врезать чужому вниманию. Лучше отправить сразу в нокаут без права на возвращение.
– Было бы хуже. Конечно, – кадровик удивился с припиской «нахально».
Далее вести беседу, избегая обсценных выражений, у неё не имелось не сил, не желания. Поэтому выбрала молчать. Но не просто молчать, молчать ненавидя. Вышло, как всегда, превосходно. Это у неё от матери. Не лечится. Здесь любые диеты с шарфами беспомощны.
– До вас тут тоже Полина работала.
«Вас»? Ого-го себе! На вы к ней вот так в лоб совался единственно милиционер. Года четыре назад. Про туалет интересовался. Не о пути эволюции вообще, хотел познать эксплуатацию в моменте. Она также краснела. И не из-за предмета спроса. От свалившегося «вы». Уважение всегда давит. Чужое ещё пуще, безжалостнее.
– О, Кизыл, приветствую! – кадровик окончательно забросил бумагу. А чего, он-то своё получил. – Как сам? – поднялся, протянул крохотной ладошке свою – бесформенную, напоминающую кусок холодца.
– Хорошо сам, – улыбался привратник: улыбка давалась лучше, чем иноземная речь.
– Смотри, кто тут у нас, – презентовал кадровик.
Она чувствовала, что обязана сейчас стоять под большим покрывалом, пусть случайно прожжённым пьяной рукой и пахнущим средством от артрита. Не имеет значения, просто наконец сорвите с неё эту дрянь! Но не сорвали. Так обошлось. Её всучили, как дурной подарок, бестолковость которого даже не пытались спрятать под мятой упаковкой.
– Наша новенькая! – рука-холодец опомнилась, прогладила листы, ибо заскучали без ласки.