Вот и теперь, приближаясь уже к третьему этажу, Громов попал в аналогичное положение. Только тогда все было понятно и, в известном смысле, определено заранее, а сегодня ничего не понятно, и исход неясен. Аспирант понял это молчание как желание наставника подумать и не развивал беседу. На кафедре их пути разошлись: Андрей отправился в лабораторию, а профессор – к своему кабинету.
Уже подойдя к двери, Виктор Иванович на слух определил некоторое оживление, царившее, по всей видимости, в так называемой «курилке». За углом основного коридора был еще один небольшой коридорчик с окном, называемый в народе «аппендиксом», потому что никуда не вел и служил удобным местом для регулярных массовых перекуров, с коими боролись столь же давно, сколько существует наша Вселенная (правда, боролись безуспешно). Профессор, возглавив кафедру, фактически пустил это дело на управляемый самотек, давно подозревая бесперспективность оголтелого противостояния маленьким людским радостям, не без иронии отмечая, что вполне возможно, и Большой взрыв является как раз следствием брошенного в одном из предвечных «аппендиксов» окурка. Сюда не зарастала народная тропа, и даже те, кто не был пристрастен к пагубной привычке дымопускания, нередко посещали данное место исключительно ради поддержания компании. А поддержать порой было что: самые новейшие и достовернейшие сведения выносились здесь на всеобщее обсуждение и, если бы не коромысло дыма, подобное мероприятие вполне могло сойти за научный семинар, и это не считая многочисленных и остроумных анекдотов. Такие собрания проходили здесь с завидной регулярностью – два или три раза в день, и сейчас, судя по времени, это было послеобеденное. У обеих стен стояло по небольшой банкетке, способной уместить на себе троих наиболее уважаемых сотрудников. Остальным приходилось довольствоваться двумя стульями или принимать участие в беседе стоя. На подоконнике красовались несколько цветочных недоразумений, именуемых здесь «щучьими хвостами», а венчал зеленую композицию приютившийся в углу у окна старый фикус в большой кадке. Одному Богу было известно, откуда они здесь взялись, а также, кто и когда их поливал. Поговаривали, что за этим делом была замечена уборщица, она же, по-видимому, выметала из фикусовой кадки богатые «приношения» окурков. Сами «хвосты» и фикус казались настолько видавшими виды, что и неопытный глаз мог сразу понять: эти представители флоры давно пристрастились к курению и на свежем воздухе не выживут.