Подходя к самому углу курилки, Виктор Иванович услышал дружный хор смеха, было очевидно – обсуждают что-то веселое, причем, судя по слаженности хора, уже минут двадцать, не менее.
«…Все начиналось благочинно: у ворот стройки храма уже примостились нищие, и черный автомобиль отца Михаила…»
Дружный смех поставил многоточие в речи заведующего лабораторией. Это был Саша Дрынов, то есть, Александр Павлович Дрынов. Он восседал посередине банкетки под наклеенным на стене знаком «курение запрещено», держа в одной руке остатки сигареты, а в другой – книгу, которую, очевидно, сейчас и подвергал публичному прочтению. В «аппендиксе» царил аншлаг: все сидячие места были заняты, и еще четверо пассивных курильщиков стояли в проходе. Окно приоткрыли (а как же, ведь нужно же проветривать). Заведующий был в своей стихии: известный любитель компаний и хохм, он слыл извечным заводилой и организатором увеселений, какие только возможны, и при ближайшем знакомстве с ним было совершенно неясно, каким образом его упустили театральные училища. И вида он был самого несуразного – высоченный и тощий, как фонарный столб, на который взъерошенной вороной уселась его прическа. Но, несмотря на такую несуразность, этот человек был на своем месте. Он обладал редким талантом собрать что-либо из ничего, это был местный «Кулибин», человек с золотыми руками, и за это ему можно было многое простить. Именно благодаря его рукам теоретические изыскания профессора обрели жизнь в виде лабораторного оборудования. Главным же его недостатком, по мнению самого Виктора Ивановича, было странное, даже болезненное желание хохмить или каким-либо прочим способом привлекать внимание к своей персоне. Уж очень он любил публичность, чем и пользовался сейчас без зазрения совести:
«…Щебень подвезли вовремя, на площадке царило благорастворение воздухов, и сердце отца Михаила билось в такт сваебитной машине…» – продолжал Саша под одобрительные смешки аудитории.
Но тут кто-то (а, может, и все разом) заметил, что на мероприятии присутствует заведующий кафедрой. Одно можно сказать точно: все разом вдруг вспомнили про срочные и неотложные дела первостепенной важности. Поглядывая на часы и пристраивая окурки под фикус, собрание стремительно таяло, пока не остался один «столб» с «вороной» на макушке, да и тот уже было собирался покинуть заведение. Профессор смотрел на него внимательно и нарочито долго. Заведующий лабораторией сглотнул.