Прощай, Олимп! - страница 29

Шрифт
Интервал


Профессор стоял у окна кабинета, в тишине, в облаке предощущения, ведь сам он был, как эти тучи, полон ноши, которую пришло время оставить, полон глубоких тонов, как инструмент, что настраивают, когда пришло его время, и он должен звучать. Дождь брызнул, наполняя горизонт туманной пеленой, зашелестели мелкие капли по стеклам и отливам, все стало пластичным, текучим, утратило ясность настолько, что все геометры мира махнули бы с досады рукой, созерцая подобный хаос воды. Смутная грусть подступила к его сердцу, пора сбросить старый панцирь, пусть дети найдут его на песке и гадают: что за диковинное создание оставило такую оболочку?

«Это – перерождение, – произнес Громов, глядя в окно, а пустой кабинет поглотил его слова без остатка. – Да, пожалуй, что так…» – Он покачал указательным пальцем, будто что-то припоминая, подошел к письменному столу, достал из него небольшой блокнот, пробежался пальцами по листам и, открыв нужный, прочел:

Перерождение
Осенний дождь нисходит за окном:
В который раз расплакалась природа.
Болеем мы в такое время года,
Но время года вовсе не при чем.
И тусклый свет, и яркое вчера,
И тела дрожь, и белые туманы.
Тяжелый сон, бессмысленный и рваный,
Петляет бездорожьем до утра.
Мечты и сны, как тени по стене
Приходят к нам без страха и без стука.
Над их истоком бьется вся наука,
Но он сокрыт на должной глубине.
А я сужу по стрелкам часовым,
Считаю дни осенней круговерти.
Прогнозы жизни и угрозы смерти:
Все суета! Все призрачно, как дым.
Сонмы идей, оставленных в столе,
Как стаи птиц в прощальной дымке тают,
Над головой неспешно проступают
Небесным дном в осеннем янтаре.
Прорех в листве все больше там и тут:
Спектакль кончен, декорации снимают.
По улицам, звеня, бегут трамваи
И нас из детства к старости везут…
Пусть неудачен замысел Творца,
За гранью Мира есть благословенье.
За поколением приходит поколенье,
И жизнь бежит по кругу, без конца.
И миг текущий будет возрожден,
Не сломит волю круг перерождений.
Я обречен на сотни возвращений
И, видимо, на вечность обречен.

Он улыбнулся, посмотрев на дату в конце листа, и мысленно подметил: «Мда… а ведь прошло уже десять лет».

В дверь постучали. Аккуратно приоткрыв ее, на пороге появился Андрей:

– Вы просили зайти.

Профессор кивнул, отложил блокнот и жестом пригласил его занять место на диване. Затем, подойдя к окну, опять взглянул на мокрые крыши, немного помедлил и начал партию с «королевской пешки»: