– Ничего, что ты меня не слышишь и не можешь ответить. Время на нашей стороне, а нам нужно только оно и ещё упорство.
В конце недели, когда старика вывели на положенную ему прогулку на свежем воздухе, он не мог нарадоваться весеннему солнцу. Отец Эван решил ещё раз обдумать список знамений и последних новостей, полученных от предыдущих охранников – людей простых и необразованных. Когда он спрашивал, что происходит снаружи, многие из них не отвечали, особенно в первые годы его заключения. Или они говорили, что такие люди, как они особо не интересуются глобальными событиями. Со временем некоторые охранники стали разговорчивее. Лет 10 назад именно они поведали узнику о военных слухах, плавно и не очень перерастающих в настоящие конфликты. Хотя не все правители именовали это войнами, но старик всё же поставил мысленную галочку напротив этого пункта. Охранники также рассказали ему о разнообразных природных катаклизмах, вспыхивающих в разных уголках света: землетрясение в горах, унесшее жизни восьми тысяч человек; цунами со снегопадом на Востоке, в котором погибло вдвое больше— галочка вторая.
Отец Эван уже выучил несколько простых жестов, такие, как поднятая ладонь. Она могла означать одно из трёх: приветствие, прощание или требования внимания. Охранник тоже привык к обходительности и доброте старика.
Через несколько дней, когда Сол пришёл, чтобы принести узнику завтрак, подойдя к двери, он увидел маленькую фигурку старика, сидящего на кровати с закрытыми глазами. Лицо его было обращено к маленькому окну под потолком. Охранник вставил ключ и отворил дверь, отец Эван продолжал сидеть в прежней позе и даже не открыл глаза. Сол поставил завтрак на стол и сел, дожидаясь, когда старик закончит. Его с детства влекли закрытые двери шкафов, буфетов, комнат. Тогда ещё не вполне осознавая, чем он отличался от остальных детей, он замирал при виде замочных скважин. Ему казалось, что открытие запертой двери – это магическое действие и что за дверями скрываются великие тайны и дары, такие, как высохшие леденцы в выцветших обертках, спрятанные за убогой утварью. Потому, когда за неимением других охранников позвали его – местного жителя забытого всеми полуострова, ребёнком часто околачивающегося вокруг тюремных стен, он с радостью принял предложение. В стенах тюрьмы он чувствовал себя как дома: во-первых, там почти не осталось людей, во-вторых, проведя всю жизнь в бедности, он привык к суровой простоте жизни. Старик прервал его воспоминания о детстве: