Мы не знали, что нас ждет. Было ли это оттого, что все внешние раздражители умолкли, или наши чувства настолько притупились и окаменели, что мы перестали воспринимать все внешние впечатления?
Насколько я помню, эти часы ожидания были очень спокойными.
Внезапно перед нами появился высокий, худой и изможденный немецкий офицер. На узком, зеленовато-бледном лице горели запавшие темные глаза. В них застыли враждебность и отчуждение. Это были глаза человека, мир которого перестал существовать. Он стоял перед нами в защитной шинели и фуражке. Автомат висел на груди. Он сурово посмотрел на нас, безоружных, и отрывисто произнес: «Что здесь происходит? Капитуляции не было! Война продолжается!»
Доктор Маркштейн пожал плечами и сказал: «Здесь медпункт».
Этот воин, посланец мира, частью которого мы уже не были, резко повернулся на каблуках и исчез за грудой щебня.
Мы продолжали ждать, стоя спиной к каменной винтовой лестнице, спускавшейся в подвал, где мы разместили перевязочную и медпункт. Этот импровизированный госпиталь состоял из двух сообщавшихся между собой помещений. В первом помещении справа стоял небольшой стол, покрытый последней – бывшей когда-то белой – простыней. Над столом горела полевая госпитальная керосиновая лампа. Вдоль стен стояли ящики с перевязочным материалом и медикаментами, которые мы собрали со всех санитарных грузовиков в течение последних нескольких дней. У противоположной стены, на козлах, были свалены шинели, ранцы, пакеты и мешки. Здесь было все, чем мы располагали для лечения раненых и обмороженных.
Наши раненые солдаты лежали в соседнем помещении, примыкавшем к первому. Они лежали на нарах, походных кроватях, под ними и между ними. Освещалось помещение пламенем нескольких свечных огарков. Раньше здесь располагались и ходячие раненые. После их ухода беспорядка стало больше. Те, кто остался, не изъявляли ни малейшего желания делать что-то большее, чем было необходимо. Они продолжали беспорядочно лежать между койками и нарами, мешая проходу. С большим трудом мы очистили проход: «В противном случае его очистят русские».
Эта угроза не возымела никакого действия. Мы вышли из подвала и поднялись наверх.
Оставалось только ждать. Вынужденная праздность ожидания давала нам время на раздумья, хотя наше критическое положение выжгло все чувства.