Я кивнул. Настя может выругаться очень затейливо, но делает это редко – только когда правда достали или что-то случилось.
А бабушка добавила:
– Сразу видно, что девочка-то была из хорошей семьи. Даже детдом ее не испортил.
Я подавил смешок:
– Ага, из хорошей. Папа-то у нее квасил как ненормальный, сама говорила.
Бабушка села на край мягкого уголка, подняла очки на лоб и вздохнула:
– Трудно любимого человека терять, ты этого пока, слава богу, не знаешь. В такие моменты люди ничего хорошего от жизни не ждут. Им кажется, что тьма наступила навсегда. И даже дочка-умница не свет в окошке, а обуза. Многие утешение в стакане ищут. Сначала им кажется: я только сегодня, пока болит. А болит каждый день…
Я подумал и осторожно спросил:
– Но ты ведь не начала пить, когда дедушка умер?
Бабушка кивнула:
– Это потому, что я не осталась одна. Забот хватало. Ты только родился, мама твоя институт заканчивала. Ей учиться надо, а у нее малыш. Пришлось работу бросить и с тобой сидеть. Когда тут выпивать?
– Ну а потом? Когда мы уехали?
– Потом я снова в институт вернулась. А там вечная круговерть: молодежь, лекции, конференции, проекты… Когда ты нужен людям, у тебя появляются силы справляться с тем, что болит. Без выпивки.
Я помыл картошку, сложил в кастрюлю. Сел рядом с бабушкой.
– Ба… А ты не жалеешь, что из института ушла, когда тебе меня подбросили?
Бабушка опустила очки на нос и посмотрела на меня в упор. Наверно, раньше она так на своих студентов смотрела, когда те отвечали не по билету.
– Скажешь тоже – «подбросили»… Я сама предложила. Папа у тебя кочевник по духу. Не может на одном месте долго. А дело жены – с мужем жить. Иначе не будет семьи. Вот я и предложила забрать тебя сюда. Все-таки столица, не этот ваш Васильевск, где даже библиоте- ки нет…
– Есть там библиотека! – заспорил я. – Даже две.
– А книжки в ней какие? – не сдалась бабушка. – Какого века?
Это правда. Новых книг в тех библиотеках было мало. Впрочем, я и не особо их читал тогда – школьную программу брал, и ладно.
Бабушка встала, поставила кастрюлю с картошкой на плиту и добавила:
– Да и сложно вам было в однокомнатной-то квартире. Человеку нужен свой угол.
Мне внутри стало тепло-тепло от благодарности. Здесь, в московской квартире, у меня появилась своя комната. Я мог разбрасывать одежду, не застилать кровать, раскладывать на столе тетради или недоделанный рисунок – и так до субботы. В субботу мы делали генеральную уборку. Я у себя, бабушка у себя, остальное вместе. Первое время я немного ошалел от такой свободы. С родителями такое немыслимо. Там все пространство – общее, и поэтому любой учебник должен сразу убираться на полку. А ели мы вообще только на кухне. При этом уборку делала мама, я никогда не брал в руки ни тряпку, ни пылесос. Только посуду мыл и мусор выбрасывал и почему-то все время обижался, что меня эксплуатируют…