– Наверное, давал, раз предложили, – ответил сам себе Ободзинский и, не слушая бубнёж Ярцева, опрокинул в себя бокал вина. – Редкостная пакость.
После этого развернулся и твёрдым шагом пошёл из зала.
Вдруг на выходе их зала он увидел Олафа, отца Хильды, немигающим взглядом смотрящего прямо в глаза Ободзинскому. За прошедшие годы он мало изменился: короткий ёжик волос на голове, тот же цепкий колючий взгляд, та же хорошо сбитая спортивная фигура. Только серые волосы уже не прятали седину, добавились узелки морщин у глаз, а сами глаза потемнели и сузились. И его жилистая крепкая фигура чуть сгорбилась. В руке его был плотный прямоугольный пакет, завёрнутый в плотную коричневую пергаментную бумагу. «Странно, он же никогда не ездит по делам в Россию», – первая мысль, которая пронеслась в голове у Ободзинского…
***
…Воздух был пропитан ожиданием светлого будущего и счастья. В двадцать четыре года всё легко и преодолимо! Ободзинский сидел у входа в кампус университета Heriot-Watt4 в Эдинбурге со своим новым приятелем Джимми, куда Ободзинский приехал на стажировку как лучший выпускник совместной магистратуры Томского политеха и шотландского Heriot-Watt две недели назад.
– Наконец этот чёртов понедельник закончился! – Джимми глубоко затянулся и выпустил кольцо дыма.
– Почему некоторые так не любят понедельники? – лукаво засмеялся Ободзинский.
– После воскресной тусовки не очень хочется погружаться в эту работу…
– Да? А может, потому, что некоторые всё пытаются начать в понедельник новую жизнь, а потом выясняется, что и старая ничего? Сойдёт?
– Да иди ты!.. – Джимми в шутку замахнулся на него.
Джимми уже третью неделю бросал курить. Здесь мало кто из студентов курил, было не принято.
Комната Джимми в кампусе соседствовала с его комнатой. Они частенько по вечерам пересекались в холле или возле кампуса. Ободзинский сидел на лавочке под развесистой берёзой, почти такой же, как в России, с книгой возле небольшого чистенького прудика рядом с кампусом на окраине Эдинбурга с забавным названием Лох, чуть подёрнутым в середине зелёной тиной.
«Почти такой же» – потому что каждый её листочек казался до блеска вымытым. Подстриженная возле неё травка как будто росла строго по линеечке, не отклоняясь от установленных Евросоюзом нормативов роста травы экономически успешных государств еврозоны, а расположившиеся рядом ярко-зелёные кусты с неизвестными красными цветочками, должно быть, были запрограммированы Еврокомиссией на рост в виде правильной сферической формы.