– Ты меня не узнаешь? – пробормотала она.
Ее мать уставилась на нее с удивлением, почти с тревогой.
– Нет… кто вы? Чего вы хотите?
Несмотря на все свои страхи, Грейс не ожидала такой реакции. У нее задрожали ноги.
Тут Моника Кемпбелл нахмурила брови, глаза ее округлились, словно она увидела призрака.
– Господи, – прошептала она, поднеся руку ко рту. – Хендрике? Это ты?
– Значит, ты инспектор полиции в Глазго. Мне это кажется логичным, – сказала мать Грейс после десяти минут разговора.
Дочь коротко рассказала ей, кем стала.
Все это время молодая женщина хотела отстраниться от подростка, которым была, когда еще жила здесь, главное – не идентифицировать себя с той девочкой. Но обстановка сразу же унесла ее на пятнадцать лет назад. Ничего не изменилось. В доме стоял тот же запах навощенного дерева, исходивший от добротной мебели из ореха. В карамельного цвета панелях отражались огни большой люстры с металлическими арабесками, увенчанными абажурами с бахромой. Зеленовато-серый ковер, усеянный черными точками, все так же плохо сочетался со светло-голубыми обоями и лепниной на потолке, еще более удушливой, чем рамки десятков картин, развешанных в шахматном порядке на стенах. Тот же свисток чайника напоминал о длинных дождливых воскресных вечерах, когда она скучала, пока ее мать разгадывала кроссворды.
– Инспектор полиции – это очевидно, – продолжала Моника Кемпбелл. – Сколько раз я заставала тебя с карманным фонариком в поисках какой-нибудь безделушки. А когда ты не пропадала в сарае, до утра читала детективы… В общем, ты всегда хотела стать той, кто находит.
– Когда была маленькой, я хотела стать дрессировщицей собак, – ответила Грейс, ухватившись за возможность перейти к деликатной теме, которую обе старательно избегали. – Я решила пойти в полицию… после того, как это случилось. Чтобы избавить других детей от участи, выпавшей мне, и, возможно, однажды найти того или тех, кто причинил мне зло.
Ее мать опустила глаза и обхватила голову руками. Слабая искорка жизни, загоревшаяся в ней в начале их разговора, медленно угасала.
– Прости, я не хотела быть такой резкой, – осторожно извинилась Грейс.
Должно быть, ее матери пришлось пережить страшные моменты, раз она так постарела.
Моника Кемпбелл в ответ понимающе махнула рукой.
– Почему ты вернулась, Грейс?