Что каждой каплей, как слезой,
С твоей души, сбивая пламя,
Вечерней, пасмурной порой.
И постепенно. Тихо-тихо.
Ты, поднимаясь к небесам,
Свое тепло теряла где-то,
Развесив утро по ветвям.
И зацепившись по привычке
За стаю суетливых птиц,
Ты над землёю, низко-низко,
Прощальный оставляла крик.
Но даже этим не отметив
Свои прощальные часы,
С рассветом растворилось лето
Туманом, у седой воды.
Во всём…
Во всём, что движется как тени.
В полёте запоздалых птиц,
Что косяками пред рассветом,
Спешат в светлеющую высь.
В осенних листьях у дороги.
В туманных искорках зари.
Во всём, с чем замирает сердце,
Твой образ создают – мечты.
И по осколкам, по частицам.
В обрывках памяти моей.
Всё те же заспанные птицы.
Несут меня за семь морей.
Чтобы моё сознанье склеить.
И мыслям дать обратный ход.
Чтоб в тишине ночной аллеи,
Случилось всё наоборот.
Во всём, что движется как тени.
В полёте запоздалых птиц.
Без суеты, без размышлений,
Навстречу шли твои мечты.
Человек, влюблённый в лес
– Ну, здравствуй, осень золотая! – он крикнул синеве небес,
И тут же зазвенел листами, осенний пестрокрылый лес.
Он ликовал! Душа летела, навстречу ласковым ветрам,
И пела, так душевно пела, природы воспевая храм.
Такие дружные опята, в его корзинку, торопясь,
Не понимали – то утрата, и жизнь закончится тотчас.
Но лес давал ему поблажки. Он не желал творить раздор.
Ведь он любил его за нежность и за душевный разговор.
А он ласкал стволы тугие, из листьев, пламенный витраж,
И думал, как же много красок, как восхитителен пейзаж.
И уходя, у кромки леса, печально посмотрев назад,
Он улыбался другу, нежно, слова вставляя невпопад.
Он вспоминал свой лес, ночами. Ему частенько не спалось.
И мерил тихими шагами, земли нарушенную ось.
А днём, опять чинил корзинку, когда за окнами метель,
И суп грибной в цветастой миске, лечил его от всех потерь.
Хмарь
Висела хмарь, густая, терпкая, местами с просветленьем.
И тихие слова, без рифмы и прозренья, под этой хмарью висли топором.
И птичьи тени, словно ни о чём, с небес на нас, кидаются с призреньем.
И мысли, как улитки, всё молчком, томили голову, ведя её в дурдом.
И в этой осени, что варит холодец, из города Москва и ближних, дальних мест.
По клеткам маленьким, томятся до весны, простые русские, любимые мои.
Почти не слышное, биение сердец, так мало среди них, готовых на протест.