Это было отступление. Но пока я отступал, мы уже переместились домой. В маленькую однушку на предпоследнем этаже. Сверху, словно лошади, скачут соседи, а снизу – безумная бабка долбит по батарее, пытаясь унять музыку, что мы включили в самый разгар дня. Время до вечера еще есть, и мы готовимся как можем. Я пью, а Женька… он тоже пьет, только не так охотно, как я.
– Восхитительное вино, господин Аксаков… – Женька залил полстакана портвейна водой и пристально наблюдает, как на дне сверкает стекло. В его голове сейчас идут хитрые подсчеты того, сколько нужно отпить, чтобы не нажраться битого стекла. – Божественная амброзия…
Каждый раз, как ему в руки попадает дрянь, – он восхваляет ее, словно это лучшее, что ему доводилось пить. Он никогда не признается, что вновь обосрался в своих алкоэкспериментах. Тайно надеясь, что я, дурак, тоже решу это попробовать.
Как я и говорил – это одно из немногих развлечений для молодежи в нашем городе.
– Сак! Телефон звонит! – окосевший Женька уловил вибрации от моего бедра.
– Да.
На обратном конце «провода» – мать.
– Да нет, мам. Мы с Женькой посидим и разойдемся.
Искореженный голос динамиков недовольно хрипит.
– Да нет, мам. Нормально все. Я приготовлю че-нибудь. Не переживай, – отвечает хороший сын Саша Аксаков.
Голос снова недоволен.
– Да блядь! Не бухаем мы!
«Ну все, давай!» – доносится из трубки, и телефон с характерным хлопком обрывает связь.
– Че орешь? – тычет меня в плечо этот идиот. – Не ори на мать!
– Я, сука, щас твоей позвоню, если не прекратишь! – отталкиваю его кривую руку и сажусь за компьютер.
За окном – апрель. Голубое небо стало ближе к земле, и редкие облака, подхватываемые ветрами, вяло ползут. Трава уже зеленая, а снега осталось так мало, что его можно в музей выставлять. Запах-то какой… Открытое окно балкона доносит звуки улицы и ароматы весеннего воздуха.
«Вот бы так было всегда…» – проскальзывает в моей голове мысль и уходит куда-то в туман.
– Ну че? – задает пустой вопрос Женька, подкуривая сигарету прямо посреди комнаты.
Я с размаху бью по папиросе, высекая искры, а после – тушу остатки носком.
– Удилов, блядь! Иди нахуй отсюда – на балкон!