Но все это кончилось, пресеклось в один миг от преступной глупости мигранта-строителя, бросившего сигарету там, где и курить-то нельзя. В короткое время Нотр-Дам-де-Пари был охвачен смертельным пламенем и вскоре прекратил свое существование. Нет, конечно, его отстроят заново, его восстановят, но уже никогда, никогда не ощутить в нем легкого дыхания ангелов и не услышать дальнего воя темных духов. Граница между мирами закрылась здесь, и никогда больше не откроется. Но прежде, чем закрыться навсегда, воронка эта, словно из мести, выпустила на волю страшный шипастый шар коронавируса, и люди облачились в броню из медицинских масок и одноразовых перчаток.
Впрочем, как сказано в Библии, дневи довлеет злоба его, то есть всякому дню достаточно текущих забот. И природные парижане, как и десять лет назад, спешили по улицам, сидели на открывшихся уже верандах, ехали на машинах и мотоциклах. Хотя нет – на машинах и мотоциклах ездили теперь гораздо меньше, зато на улицах во множестве появились самокаты. По полупустым проспектам семьями и целыми отрядами проезжали велосипедисты. Исчезли куда-то автомобильные пробки и угарный газ, в атмосфере царило благорастворение воздухов.
– Вот что ковид животворящий делает, – говорил Орест Витальевич своей парижской подруге Ирэн, которую на русский лад звал он просто Иришкой.
– Не ковид никакой, а наша мэр Идальгó, – отвечала Иришка с очаровательным французским акцентом. – Она не любит автомобили и не любит, как это по-русски… вонизм?
Волин согласился, что вонизм – это очень по-русски. Хотя, как ни странно, в России его тоже не любят.
– Вы, русские, вообще ничего не любите, – говорила Иришка, укладывая волосы феном, в тот время, как он ходил вокруг нее, как кот вокруг сметаны.
– Ну, почему же ничего, – возражал он, – вот, например, мы очень любим тебя.
И старший следователь ухватывал ее за талию и волок в постель, хотя она отбивалась и кричала, что ей на работу, и что русские – не только варвары, но и маньяки, и чтобы она еще раз подпустила к себе хоть одного русского…
– Да ты сама русская, – говорил он, хохоча и перехватывая ее кулачки, которыми она размахивала у него перед носом. – Ты сама русская на сто процентов.
И это было правдой. Ирэн Белью, она же Ирина Белова, только жила в Париже, родителей же имела вполне русских. В начале лихих девяностых они покинули богоспасаемое отечество наше ради прекрасной Франции и ни разу, кажется, об этом не пожалели. И уж подавно не жалела об этом Ирэн – для старшего следователя просто Иришка.