и, утирая слезы, вещать о том, чего во мне вам теперь не хватает. Ну какие же это похороны?
Но Наоми не слушала. Да и была ли она способна услышать его?
– Узнав о его смерти, я несколько дней пыталась вспомнить какой-нибудь эпизод из нашей жизни, который не вызвал бы у меня сожаления, или апатии, или жгучей ярости – будто я стою на поверхности Солнца. У меня ушло на это немало времени, но все же я вспомнила нечто хорошее. Однажды, когда я болела, Уоллес принес мне чашку бульона. Я поблагодарила его. А потом он ушел на работу. И я не видела его целую неделю.
– Да что же это такое? – возмутился Уоллес. – Ты издеваешься надо мной?
Выражение лица Наоми посуровело.
– Знаю, когда кто-нибудь умирает, мы должны вести себя соответственно, но я здесь для того, чтобы сказать вам: все это чушь собачья. Простите, святой отец.
Священник кивнул:
– Все в порядке, дитя мое. Выскажите все, что у вас на душе. Господь не…
– Сказать, что он больше думал о работе, чем о создании семьи, – значит ничего не сказать. Я отметила в его рабочем календаре дни своей овуляции. И знаете, что он сделал? Прислал мне открытку: ПОЗДРАВЛЯЮ С ПОЛУЧЕНИЕМ ДИПЛОМА.
– Все не можешь забыть, да? – громко спросил Уоллес. – Как там твоя терапия, Наоми? Похоже, тебе стоит потребовать деньги назад.
– Вот черт! – буркнула сидящая на скамье женщина.
Уоллес взглянул на нее.
– Хотите что-нибудь добавить? Знаю, я хорошая добыча, но вы не имели права убивать меня только потому, что я не любил вас.
Остается только вообразить, какой звук он издал, когда женщина посмотрела прямо на него и к тому же довольно громко сказала:
– Не-а. Ты не мой тип, а убивать нехорошо, разве не знаешь?
Уоллес чуть не свалился со скамьи, а Наоми тем временем продолжала оговаривать его в доме Господнем, словно странная женщина не раскрывала рта. Он схватился за спинку, так что его ногти вонзились в дерево, и посмотрел на женщину выпученными от изумления глазами.
Она улыбнулась и изогнула брови.
Уоллес попытался вновь обрести способность говорить.
– Ты… вы видите меня?
Она кивнула, повернувшись на скамье и положив локоть на спинку.
– Вижу.
Он задрожал, так крепко вцепившись в скамью, что испугался, что ногти у него потрескаются.
– Как. Что. Я не… Что?
– Знаю, ты в смятении, Уоллес, и, возможно…
– Я не говорил вам, как меня зовут! – почти выкрикнул он, безуспешно стараясь прогнать дрожь из своего голоса.