Второй мужчина, Жора, купил пиво у Иры, а потом подошёл ко мне за фотоплёнкой, и мы разговорились. Двухметровый Жора носил джинсовые шорты, но майку не надевал, и отдыхающие с содроганием наблюдали его искусно выполненные татуировки, занимавшие всю грудь и спину. Там были изображены пауки, скорпионы и фантастические паукоподобные существа, пожиравшие обнажённых мужчин, женщин и детей, из изувеченных тел которых торчали разорванные внутренности. Но полненьких мамочек в розовых купальниках пугали не только рисунки – на всём теле Жоры были следы от крючьев. Разумеется, я понимал их происхождение, но мне нравилось думать, что греховод полчаса назад сбежал из ада, растолкав чертей с баграми, отобрал у бродяги джинсовые шорты и лениво вышел из подворотни на набережную Алушты выкурить трубку с вишнёвым табаком и поговорить о галогенидах серебра. Подобные ему ребята мне иногда встречались – они слушали Venom и Cradle of Filth, сжигая в своих головах северные церкви средневековой постройки. Пальцы Жоры украшали перстни, на железной пряжке кожаного ремня красовалась массивная эмблема War Pig. Жорик опирался на трость с набалдашником в виде головы пуделя – именно так я и представлял эту вещицу, когда читал свою любимую книгу. Довольный беседой, новый знакомый купил ещё две бутылки пива «Славутич», одну сразу протянул мне – возражения не принимались.
Как только на набережной зажгли огни, я погрузил коробки в кравчучку, попрощался с Ирой, которая заканчивала работу на три часа позже, и покатил тележку по улочке вверх. Шум веселящейся набережной скоро начал стихать, улочка пустела, и в густых сумерках я увидел перед собой освещённую луной гигантскую трапецию Чатыр-Дага. Ночь манила и завлекала, подстрекала сбросить тележку в канаву и уйти тропой по сосновым иголкам к водопаду Головкинского, на Узен-Баш, к Беседке ветров. Так, поднимая глаза к силуэту горы, я дошёл до ворот. Сергеич жарил во дворе шашлык и приветливо помахал рукой, фифа сидела рядом в кресле, уставившись в новенький розовый мобильник Siemens, и не подняла голову. Я поставил чайник на плиту, потом залил «Мивину» кипятком, достал из холодильника принадлежавший мне кусок сыра и пошёл на крыльцо ужинать.
Проснулся глубокой ночью от поцелуев в шею и мгновенно понял, что Женя, придя с работы, забралась в мою постель. Немного полежал без движения, наслаждаясь поцелуями и прикосновениями, а потом повернулся и поцеловал девушку. Её губы и кожа оказались солёными, и я понял, что она опять купалась в ночном море. Тут же представил картину: искрящиеся огнями рестораны и гостиницы, шумная набережная, смеющиеся модники и изящные красотки. Из толпы гуляющих выходит девушка, спускается на гальку пляжа, которую с шумом ворочает волна, сбрасывает платье и заходит, обнажённая, в августовское море, и до неё никому нет дела, хотя полчаса назад она ловила десятки жадных взглядов, раздеваясь под софитом. Надевает платье на мокрое тело и идёт ко мне через ночной город, подставляя ветру лицо. И ничего не просит от меня, как ничего не просит у моря. В лунном свете, который сочился сквозь полосатую занавеску, Женя была видна вся, её тело блестело, как будто его намазали кремом или маслом. Я целовал, любовался и не мог налюбоваться. Наши ласки вдруг прервал обиженный голос: