– Ты сама завела разговор.
– Да! Потому что там, в Америке, у тебя будут десятки таких Артёмов. Или Джонов… Не знаю. В общем, свет клином на нем не сошелся. Главное, ты сможешь сама реализоваться как личность. Стать тем, кем мечтаешь, и заниматься всю жизнь любимым делом. Потому что с мужчиной можно расстаться, а любимое дело – это навсегда.
– Ты знаешь, о чем я мечтаю, но ты против. Не думаю, что в Америке что-то изменится. Я вообще не уверена, что мне стоит туда ехать. Мне не нужны десятки Джонов.
Она так плотно сжала губы, что они побелели.
– Так я и знала, что этим все закончится.
В этот момент раздался звонок в дверь, я вскочила с табуретки, но мама оказалась быстрее. Кинулась мне наперерез, подлетела к двери и прижалась очками к глазку. По выражению ее лица я сразу поняла, что это Артём.
– Любовь Ильинична, – крикнул он. – Откройте, пожалуйста. Я хочу просто с вами поговорить.
– Откроешь? – с надеждой спросила я.
– Еще чего. – Она вытерла руки о фартук. – Я открою, а ты сбежишь.
– Поговори с ним. Он же извинился.
Звонок снова жалобно звякнул.
– Мне с тобой не о чем разговаривать. Уходи! – ответила она громко и в ту же минуту с возмущением отпрянула от двери.
– Что там?
– Комедию ломает.
– Можно мне посмотреть?
– Нет. – Она заслонила глазок ладонью.
– Что он делает?
– На колени встал, идиот.
И она снова приникла к глазку:
– Уходи! И перестань нас терроризировать.
– Я очень люблю Виту! – услышала я. – Я согласен на все ваши условия, только выпустите ее, пожалуйста.
Привалившись спиной к двери, мама зажмурилась:
– Какой стыд! Орет на весь подъезд.
– Выйди к нему сама, – предложила я. – Тогда я точно не сбегу.
– Отправляйся сейчас же к себе! – Она затолкала меня в комнату и, закрыв поплотнее дверь, чтобы не слышать криков и звонков, тоже осталась.
Мы сидели молча, пока все не стихло.
– Я тебе этого не прощу, – сказала я в наступившей тишине. – В тот раз простила. А теперь уже не смогу. Ты очень злая, мама. И жестокая. Когда я была маленькая, считала тебя самой лучшей. Самой доброй, умной и справедливой. Но теперь вижу, что это не так.
Она не отвечала. Сидела спиной ко мне и вытирала белыми от муки руками струившиеся из-под очков слезы.
Через полчаса за кухонным окном появился подвешенный на веревке букет роз. Он болтался туда-сюда на ветру, как красный маятник, и не заметить его было невозможно.