Джейк продолжал ходить из стороны в сторону – он словно бы пытался принять какое-то решение. Наконец подошел ко мне. Его лицо стало другим, как будто моложе. Все было новым – его эмоции, выражение лица, то, что он опустился передо мной на колени и потянулся ко мне руками.
– Люси! Люси, пожалуйста… Это было… Это не…
Я видела, что Джейк старается не произносить избитых фраз. Старается не говорить ничего такого, что мы с ним тысячу раз слышали. Все эти глупые, несчастные придуманные парочки в телесериалах – они даже своих слов не могли найти для объяснения. Вот и мы допрыгались.
– Ванесса? – Я ничего не смогла с собой поделать. Ее имя наполнило мой рот, слетело с языка. – Ванесса? – Эти свистящие звуки в конце имени, а потом звук «А» – и я раскрыла рот, задыхаясь. – Она такая… Ты мне обещал…
Эти слова я процедила сквозь зубы, словно боялась снова раскрыть рот, словно думала, что делать этого не стоит.
– Я это прекращу, – пробормотал Джейк, уткнувшись лицом в мои руки.
А я чувствовала, что от них пахнет увлажняющим кремом. Я смазывала им щеки Пэдди перед сном: он страдал диатезом. У крема был горьковатый, химический запах.
– Я… – Джейк заплакал, это вызвало у меня отвращение и заставило вскочить со стула.
Однажды я видела, как плакал мой отец. Они с матерью, бывало, на куски друг дружку рвали. «Домашнее насилие» – так назвал это психотерапевт. Но мы в таком тоне с Джейком никогда не говорили. Что касается моего отца, то он час спустя уже запросто мог что-то напевать себе под нос и жарить бекон на ужин, усмехаясь краешком рта. А Джейк рухнул на пол около кухонного стола и закрыл лицо руками. Он плакал громко, навзрыд, но не так, как плачут дети или женщины. Он плакал так, как плачут мужчины.
– Спи на гребаном диване, – прорычала я Джейку, этому тарантулу, этому существу с бессчетным числом шипов и острых зубов, которое могло в любую секунду наброситься на меня.
«Спи на гребаном диване», муж, плачущий на полу в кухне, – банальность за банальностью, как это случилось? В это мгновение ситуация стала казаться мистической – как же это мы ухитрились стать такими, как все? Происходящее было загадочным настолько, что напомнило мне восприятие Бога в детстве – я представляла Его как нечто едва заметно присутствующее, абсолютно неведомое, такое, что никогда невозможно увидеть целиком.