Вдруг толпа глухо заворчала, словно смутившись бездействия, и запустила свой однообразный внутренний диалог, долетавший до нас фразами:
– Конечно! Деньги, деньги, деньги им давай! Понаехали вон, машин понаставили! А раньше знать про нас не хотели!
– Вы с кем воюете? – кричал кто-то в сторону росгвардейцев. – Это же ваш народ, вы защищать его должны! Полицаи!
– Уфалейские отвалы им нужны, вот что им нужно! Всё по области растащат!
– Граждане, жители, я сам из Аргаяша, не дайте им разнести эту дрянь! Тут детям нашим жить, внукам! У меня вон, смотрите, экзема от выбросов ихних! Они по ночам прям оттудова таскают! – мужик в тонких трико с куполами коленей тыкал в сторону забора, отделяющего зону.
– Иван Матвеич, ты своим плакатом чуть мне глаз не вышиб! – слышался высокий голос Чувилиной. – Ну, осторожнее!
На плакате, который её потревожил, гуашью был нарисован кривой противогаз с надписью: «Им деньги, нам могила!»
И где-то на фоне слышался монотонный, приглушённый голос:
– Рыбалить там можно. Дорога нормальная, нормальная, тебе говорю!
Кому что: одних вон уфалейские отвалы беспокоят, других только рыбалка. Но всё равно ведь пришли для массовки, черти полосатые.
Росгвардия стояла чуть в стороне. Бойцы поснимали шлемы и сидели в тени автозака, упревшие в своих панцирях. Кивнув на них, Ефим сказал:
– Пацаны говорят, усиление к ним идёт серьёзное. Где-то в двадцатых числах будет. Со всех регионов к нам сгоняют: и ОМОН, и спецназ, и вообще всех. Что-то назревает, Михалыч, а? Может, эти митингёры чего-нибудь задумали? Может, провокацию готовят?
– Да нет, – отмахнулся я. – Когда у военных учения, силовиков всегда сгоняют. Мы же приграничный регион, стратегический. Плюс обстановка.
Я велел Ефиму ждать и пошёл вдоль ограждения зоны в обход толпы, чтобы оглядеться и получше рассмотреть лица наиболее активных митингующих.
За почти тридцать лет с момента катастрофы я никогда не был так близко к зоне и никогда не задумывался, как она огорожена. Мне представлялся глухой бетонный забор высотой метров семь, этакая великая уральская стена, позади которой – бурая земля и одинокие знаки радиационной опасности, как суслики в поле.
Но вместо забора вдоль границы зоны тянулось примитивное ограждение из колючей проволоки, провисшей, косой и расхристанной, которая угрожала уже не шипами, а ржавчиной на них. Позади проволоки не было ничего необычного: трава, заросли паразитного клёна, чертополох да полынь. Я остановился и принюхался: к ароматам трав как будто примешивался инородный медицинский запах, хлора или спирта, но, скорее всего, это ощущение было фантомным – травматическая реакция памяти на образ зоны, который являлся ко мне во снах. Щёки у меня покалывало от пота, и легко было представить, что я ощущаю облучение зоны, хотя никого облучения давно нет.